"ВРЕМЯ НЕ ВЛАСТНО"
Н.С.СЕМЕНОВ

      ШТУРМУЮТ "БЕЛЫЕ МЕДВЕДИ"

 

1

 

За день Кольский полуостров оставили позади, и вот уже снова стучат колеса по карельской земле. Тут в полном разгаре зима. Кругом словно оцепенело все в ночной морозной дреме. За окном теплушек проплы­вают железнодорожные станции, полустанки, поселки. Снег щедро укрыл землю, крыши домов. Белые шапки пригнули бархатисто-зеленые ветви высоких остроко­нечных красавиц елей. Не оторвешь взгляда от такой необыкновенной красоты. Многим бойцам она напоми­нает родные места, и туманятся взоры танкистов от затаенной печали, от тоски по дому, в котором так дав­но не были...

В вагонах тепло — исправно работают жадно погло­щающие дрова и уголь железные печки. Тоска по до­му— явление мимолетное, как все, что мелькает за вагонами. А общее, если можно так сказать, господ­ствующее настроение у гвардейцев весьма приподнятое, боевое. Все проникнуты чувством радости оттого, что наконец-то едут на фронт. О чем только не говорили в жарких теплушках, а все сводилось к одному: кому, и где посчастливится произвести последний, победный выстрел? Естественно, каждый мечтал сделать его в столице фашистской Германии.

Пробыли в пути ровно пятнадцать суток, и рано утром первый воинский эшелон остановился на станции Осиповичи. Это уже Белоруссия, Могилевская область. И конечный пункт гвардейцев, К вечеру подошли ос­тальные эшелоны бригады. Выгрузились организованно, без спешки и сутолоки — дело не новое. Расположились в краснокаменных казармах. Вначале чувствовали себя непривычно. Ведь за три с половиной года войны рас­полагались как придется — в танке, землянках, палат­ках, а то и просто под открытым небом. И вдруг, как в мирное время,— казармы, да еще и персональные кровати, постели полагающегося комплекта. Даже спа­лось с трудом от необычности бытовой обстановки и нефронтового комфорта.

Через неделю новое переформирование закончилось. Бригада укомплектовалась тяжелыми танками ИС. Полностью обновился и колесный парк. Теперь в состав соединения организационно вошли три тяжелотанковых полка: 104-й (командир — подполковник Александр Григорьевич Цыганов), 105-й (подполковник Митрофан Кириллович Середа) и 106-й (подполковник Ульян Ни­китович Ермоленко). И сама бригада получила назва­ние тяжелотанковой. Каждый полк состоял из четырех рот.

Когда боевая матчастъ была полностью получена и укомплектована личным составом, приступили к боевой учебе, а с завершением подготовки экипажей провели ротные учения. Чуть позже состоялись тактические учения полков с боевой стрельбой из пушек и пулеме­тов, и, наконец, совместно с одной из гвардейских тан­ковых бригад, располагавшихся по соседству, органи­зовали двухстороннее учение.

Отпраздновали двадцать седьмую годовщину армии и флота и, распрощавшись с добротными казармами, кроватями и постелями, к которым так и не успели привыкнуть, снова погрузились в воинские эшелоны.

Грузно постукивая на стыках рельсов, мчат вагоны нетерпеливых танкистов и пехотинцев на запад. Впере­ди— Польша, за ней— Германия. Это уже ни для кого не секрет. Вот гремят пролеты моста через Вислу. По мутной воде плывет грязная снежно-ледяная масса. Видны заваленные серым ноздреватым снегом развали­ны того, что когда-то было Варшавой. На что стал похож этот красавец город!.. Впрочем, такое можно 1 сказать не только о Варшаве, но и о сотнях, тысячах других, больших и малых, городах и селах Европы.

Проехали Познань; где-то часа через два должны пересечь польско-германскую границу.

...В центре внимания молодых танкистов, как всег­да,— механик-водитель старшина Иван Сергеевич Яку­шин, коренной москвич. На его гимнастерке — ордена Красной Звезды и Славы 3-й степени, несколько меда­лей. Был он до войны мастером часовых дел и до сих пор не утратил этих навыков, так что в сумке от его противогаза всегда лежит несколько разномастных на­ручных и карманных часов. На ремонт принимает их безотказно от каждого, при этом всякий раз повторяет:

— Механизм у вашего агрегата изучим и починим...

А еще Иван Якушин был мастером и любителем

рассказывать всякие фронтовые байки и небылицы. Вот и сейчас — копается в чьих-то часах и одновременно «травит»:

— На войне, братва, как бывает? Вот на груди у меня боевой орден Красной Звезды. За что, думаете, удостоили? За уничтоженный немецкий танк Т-три. Ви­жу, данной информацией никого не удивил. Но я не все сказал. Уничтожил я этот вражеский танк Т-три... дымовой шашкой.

Бывалые бойцы, а глядя на них и новички, только посмеиваются.

— А Славой, думаете, за что отмечен? — продол­жает часовщик, ткнув себя в грудь.— За зверя покруп­нее, то есть за «тигра». Выстрелил в ствол его пушки из ракетницы, ракета по стволу проникла в башню, а там, сами знаете, снаряды. Взрыв — и развалился зверь. Я ведь всего-навсего механик-водитель, в моем распоряжении — ни пушки, ни пулемета. Вот и прихо­дится выкручиваться. А теперь расскажу, как гонялся за мной под Курском немецкий снаряд...

Разумеется, старшина Якушин ни дымовой шашкой, ни ракетницей неприятельские танки не уничтожал, это ясно и новичкам, но что он был смелым и находчи­вым в бою — это знали все. Красную Звезду он полу­чил за бои на Курской дуге, а Славу — на Кольском полуострове.

— Пересекаем немецкую границу,— объявил, све­рившись с картой, сидевший на второй полке коман­дир роты капитан Иван Ткаченко.

Все бросились к окнам и приоткрытой двери вагона. Да, перед глазами гвардейцев проплывала территория врага. Несколько мгновений все молчали, словно воды в рот набрали. Правда, кто-то из молодых, кому не пришлось пока участвовать в танковых боях, крикнул «ура» и даже бросился в пляс. Но, глянув на враз по­суровевшие лица старших товарищей, на груди которых сверкали по нескольку орденов и медалей, тут же умолк. Иван Якушин, тоже подошедший к двери, ска­зал грубовато:

— Когда петух поет не вовремя, ему сносят голову.

В эту незабываемую минуту каждый боец и коман­дир, опаленный боями, мысленно вспомнил пережитое и перечувствованное за минувшие годы войны. Каждый прекрасно понимал, что привело их сюда, на эту чу­жую землю. Сколько верных сьинов Родины сложило свои головы, выпуская по врагу последний снаряд, по­следний патрон, отстаивая каждый метр священной земли, сколько замучено, расстреляно советских граж­дан в концлагерях и тюрьмах. А сколько погибло мир­ного населения от голода и вражеского огня в блокад­ном Ленинграде... На его обугленной, искромсанной бомбами и снарядами земле более четырехсот дней и ночей стояли насмерть советские воины, ценою собст­венной жизни не давая врагу наглухо блокировать го­род Ленина, город нашей Революции. В стужу и сля­коть, месяцами не раздеваясь, не разуваясь, полуголод­ные бойцы и командиры мужественно, с беззаветной храбростью отражали атаки гитлеровцев. В полное снятие блокады внесли свой вклад и воины 7-й брига­ды, потому и обратили они сейчас свои мысли к дням лихих боев под Тихвином и на древней новгородской земле...

Это были тяжелые для нас дни, когда советские воины не имели достаточного количества самолетов, танков, артиллерии. Теперь все это есть. Теперь 7-я бригада везет тяжелые танки на территорию ненави­стного врага, чтобы окончательно похоронить фашизм. Ждали этого гвардейцы около четырех лет и верили, что рано или поздно час расплаты настанет. Вот уже которые сутки едут они, и ни один вражеский самолет не приблизился к эшелону. Видимо, не подпускают их близко наши истребители. Или мало осталось у гитле­ровцев самолетов. Пожалуй, и то и другое.

— Вот она, черная, нацизмом пропитанная немец­кая земля,— нарушил кто-то воцарившееся в вагоне молчание.

Земля — она не черная, — тут же возразил капитан Василий Иванович Антонов, секретарь партийного бюро полка, на одной из остановок перебравшийся в этот вагон.— Она такая же, как и наша. Беда в том, что на этой земле живет немало людей, мозги которых пропитаны духом фашизма, стремлением к мировому господству. Вот мы и призваны выпустить этот дух. Кстати, это и наша интернациональная задача.

Разговор в вагоне постепенно возобновился. По­скольку передний край войны передвинулся на терри­торию Германии, никто не сомневался в ближайшем и победоносном ее завершении. Потому, видимо, многие заговорили о своих послевоенных делах, о том, кто и как намеревается устраивать свою жизнь после уволь­нения в запас.

— Смотрите, смотрите,— показал лейтенант Миха­ил Бронников на старшего сержанта Малинина, сидев­шего около окна на верхних нарах.— Демид опять строчит письмо. Должно, снова ей, Аннушке своей, хотя последнее не далее как вчера отправил. Сам видел.

Заметив, что все повернулись к нему, Малинин ска­зал, не о письме, правда, а продолжая тему, прерван­ную Бронниковым:

— После войны, друзья, каждому свой путь пред­назначен. Командиры — в академии, остальные — в ин­ституты, на заводы, в шахты. А я дальше деревни — никуда. Там родился, там стал трактористом. Помню, первую борозду провел — и как прирос к своему ХТЗ, все лето не слезал. Перепахал я землицы нашенской — от горизонта до горизонта. Так что буду обрабатывать ее до конца своей жизни. Какое это чудо великое,— с восторженно-мечтательным чувством добавил он,— ви­деть, как золотые колосья, тобой выращенные, колышатся на ветру. А воздух пропитан солнцем, запахом хлеба. Стоишь этак в поле, глядь — Аннушка с сыниш­кой Ваняткой на руках обед тебе несет.

— Не береди душу, Демид Сергеевич,— вздохнул Бронников.

— Товарищ старший сержант, вы часто вспоминаете свою жену. Расскажите о ней, если не секрет, конеч­но,— попросил кто-то из молодых танкистов. Что тут секретного? — улыбнулся Малинин.— Женился, как и все. Помню, пришел к ней свататься, со мной дядя Степан, колхозный конюх. Я в костюме с чужого плеча — своего-то порядочного не было. Ра­ненько утром пришли. Был в тот день, не помню уж какой, религиозный праздник. Аннушка доила корову. Подождали, когда она управится, и повели с дядюшкой генеральное наступление на ее родителей. Поняла не­веста, в чем дело, вспыхнула вся, растерялась, из хаты вон убежала.

Тут замолчал Демид, будто спохватился, что рас­сказ его ничего любопытного для слушателей не пред­ставляет, и, свернув свое очередное письмо треуголь­ником, закончил лаконично:

— В общем, была свадьба. Аннушка оказалась же­ной скромной, внимательной и хозяйственной.

Надписав химическим карандашом адрес, старший сержант снова вернулся к излюбленной теме:

— Люблю я нашу землю. Она меня никогда не под­водила, надеюсь, не подведет и впредь. Кстати, в тот год, как женился, я заработал пятьдесят пудов хлеба.

— И на базар? — со смехом спросил механик-води­тель Иван Якушин.

Его веселости Демид не принял, ответил серьезно:

— С базаром не получилось. Помог брату Егору: у него как раз умерла жена, двух мальцов оставила.

 

2

 

Утром, на десятые сутки следования эшелон 106-го полка разгрузился на станции Топпер и, совершив сво­им ходом семидесятипятикилометровый марш, сосредо­точился в районе деревни Маусков. По пути миновали немало населенных пунктов. Местного населения — ни души, словно все вымерли. Обитатели этих деревушек под черепичными крышами не вымерли, конечно, — не­которые попрятались в подвалах, а большинство эва­куировались на запад.

На одном из привалов командир полка подполков­ник Ермоленко, человек в своих эмоциях довольно сдержанный, только руками развел:

— Могли ли немцы подумать в сорок первом, что че­рез четыре года придется прятаться или удирать от «рус­ских медведей». Бежали так, что и весь свой домашний скарб бросили. Кстати, предупредите всех еще раз, — строго глянул он на стоявших рядом офицеров, — чтобы никто на барахло не позарился. Не для того пришли сюда. А то я приметил: кое-кто из автоматчиков уже на велосипедах раскатывают.

— Это связные, — заметил кто-то. — Воспользова­лись брошенными прямо на улицах.

— Все равно — прекратить.

К полуночи в сосновом лесу восточнее Маусков со­средоточились остальные части и подразделения бри­гады. Срочно стали налаживать охрану участков рас­положения личного состава. Именно в ходе этой работы заместитель начальника штаба 106-го полка капитан Смак, определяя места сторожевым постам, обнаружил трех пожилых женщин, лежавших прямо на земле, под сенью низких сосновых ветвей. Женщины слабо стонали, что-то пытались сказать, глаза их выражали покорность судьбе. Вызвали одного из полковых медиков, и тот определил: крайнее физическое истощение.

Оказали женщинам медицинскую помощь, покор­мили. Те долго не могли поверить, что жизнь им спасли русские — те самые русские, которые, как утверждали нацисты, безжалостно истребляют и стариков, и жен­щин, и детей. Восстановив немного силы, они сообщили, что бегут от самой польской границы, кое-что из вещей везли на тележке, но вскоре бросили, а оставшись без продуктов питания, окончательно обессилели и легли на землю, чтобы умереть...

До рассвета танкисты занимались оборудованием мест стоянки боевых машин и собственным устройством, а потом, немного отдохнув, получили приказ привести в порядок свой внешний вид и готовиться к построению. Кто-то недовольно обронил реплику:

— Строевой будем заниматься, а Берлин пусть бе­рут дяди...

Построились на просеке соснового леса. В марте в восточной части Германии обычно бывает солнечная, сухая погода. Вот и в этом году такая же. Снегу уже нет, но пока не поднялась по-настоящему и трава. Бойцы наслаждаются мягким теплом, терпкими волную­щими запахами совсем еще молодой травки и хвои.

Командир полка объявил: сегодня, тринадцатого марта, — день официального ввода в строй боевой мат- части. День этот особый, торжественный,  и он должен остаться в памяти и в сердце каждого танкиста на многие годы, а может, и на всю жизнь, потому что именно сегодня стало известно: бригада,               а значит, и 106-й полк, будет участвовать в штурме Берлина. Услы­шав об этом, бойцы так дружно и с таким упоением гаркнули «ура», что дрогнул воздух, как от взрывной волны, а поодаль с тревожными криками снялась с верхушек деревьев и заметалась над просекой стая каких-то некрупных серых птиц.

Приехали в полк командир бригады и начальник политотдела. Полковник Юренков, приняв рапорт и поздоровавшись с танкистами, поздравил их со вступ­лением на территорию фашистской Германии и пожелал скорейшего победоносного завершения войны. Новому пополнению бойцов он собственноручно вручил нагруд­ные знаки «Гвардия», а ветеранам бригады — медали «За оборону Советского Заполярья». При этом ком­бриг заявил:

— Можно не сомневаться, что наше правительство учредит и еще одну медаль — за взятие Берлина, и все вы окажетесь достойными ее.

Затем экипажи тяжелых танков получили формуля­ры машин.

Перед тем как покинуть полк, Юренков объявил, что с завтрашнего дня бригада приступает к боевой учебе, чтобы хорошо подготовиться к последнему, ре­шительному штурму цитадели Гитлера. Он еще раз пожелал гвардейцам быть мужественными и беспощад­ными к врагам в предстоящих боях.

Когда бригадное начальство уехало, на середину строя вышел Ульян Никитович Ермоленко. Разрешил бойцам сесть прямо на траву, что они и сделали с вели ким удовольствием. Уже месяц, как сформировали полк а танкистам пока еще не довелось потолковать со сво­им командиром запросто, по душам. Вначале, еще в Осиповичах, он всем показался человеком сухим, черст­вым и даже подчас излишне суровым. Да, там, в Бело­руссии, когда шло переформирование бригады и все дни и часы были до отказа заполнены хлопотами о приеме пополнения и новой боевой техники, об учебе и тренировках, подполковник Ермоленко действительно предъявлял к каждому (а к себе — в первую очередь) высочайшую требовательность. А теперь он, низкорос­лый, плечистый, с шестью боевыми орденами, в том числе двумя — Красного Знамени, и многими медалями, медленно подвигается вдоль сидячего «строя», улыба­ется приветливо, совсем по-домашнему, по-семейному.

— Всем, кто получил сегодня медали за Север,— го­ворит Ульян Никитович, чуть приподняв правую руку,— мое сердечное командирское поздравление и спасибо за то, что вы — такие отчаянные и лихие герои. Поздрав­ляю и вас, молодежь, с первой наградой. Да, да, гвар­дейский знак — это тоже награда, только дается она как бы авансом. Ну ничего, рассчитаетесь в Берлине. У нас в долгах никто не ходит.

Удовлетворяя любопытство полка, рассказал Ермо­ленко о своих путях-дорогах фронтовых. Говорил с иг­ривым юморком, называл десятки людей, чтобы не за­острять внимание бойцов на собственной персоне, уве­шанной, «как иконостас» (его собственное выражение), орденами и медалями.

После обеда, переодевшись, воины занялись своими машинами. С разрешения полковника Жибрика каждый экипаж с помощью изготовленных ремонтниками тра­фаретов белилами нанес на башнях, возле пятиконеч­ной звезды, силуэт белого медведя, а на другой сторо­не, уже без трафарета, танкисты вывели слова: «Даешь Берлин!»

Заряжающий из нового пополнения поинтересовался у замполита полка майора Лукина, что означает белый медведь, намалеванный на башнях. Майор пояснил:

— Раньше бригада вела тяжелые бои в Заполярье. Ну, а в краях северных, как ты, наверное, знаешь, бе­лые мишки водятся. Вот некоторые экипажи и нарисова­ли на башнях своих танков северного топтыгина. Своего рода эмблема. Воевали танкисты отважно, по-гвардей­ски, никакая вражья оборона устоять против них не могла. Германия—это, конечно, не Заполярье, но тра­дицию решили сохранить. Белый медведь на танке бу­дет вдохновлять нас на новые подвиги. Кто знает, может, и в Берлине кое-кто узнает нашу эмблему. А узнает, то и выводы сделает.

Со следующего дня вовсю забурлила учебно-боевая жизнь в подразделениях. Автоматчики, по четыре-пять человек прикрепленные к каждому танковому экипажу, в свои подразделения уходили только к отбою. Они по­могали танкистам в обслуживании техники, сами изу­чали боевые свойства тяжелых, еще не знакомых им машин, тренировались в посадке на танк и в спешива­нии, отрабатывали приемы взаимодействия с танкиста­ми при бое в крупном городе.

Командиры танков и старшие механики-водители присутствовали на показных занятиях по преодолению каналов и других искусственных водных преград с по­мощью изготовленных саперами специальных барабанов и перекидных колейных мостов. Начальник связи брига­ды майор Гладышев со своим помощником начальником связи 106-го полка капитаном Ждановым приняли от них зачеты по материальной части радиостанции тяже­лого танка, умению вступать в связь на кварцевых и плавных диапазонах, по практической передаче сигна­лов, команд и радиограмм.

В эти дни политработники бригады и полков с утра до позднего вечера находились в подразделениях. Не было дня, чтобы не встретился с бойцами Иван Ва­сильевич Жибрик. Беседы, политинформации, инструк­тивные совещания с партийными и комсомольскими активистами, с агитаторами и редакторами боевых лист­ков имели четко выраженную тематическую направлен­ность: штурм столицы нацистской Германии и его значе­ние как последнего, решающего удара по гитлеровской военной машине; интернациональная, освободительная миссия Советской Армии; поведение красноармейцев по отношению к местным жителям.

Двадцать восьмого марта, после двухнедельной подготовки к новым боям, состоялось собрание партий­ного актива бригады. На повестке дня стоял все тот же вопрос: «Задачи коммунистов в решающих боях за Бер­лин». Горячо и страстно говорили активисты о предостав­ленной бригаде чести участвовать в последней операции по разгрому гитлеровцев — теперь уже в их собственном логове. Выступления коммунистов, как всегда в подоб­ных случаях, не были многословными: несколько слов— четких, ясных, конкретных. Герой Советского Союза Ашот Асриян так, например, сказал:

— Танковый взвод, которым я командую, к реши­тельному штурму Берлина готов. От имени своих под­чиненных заверяю партийный актив бригады, что лю­бые боевые задания, которые выпадут на нашу долю, выполним с честью.

А вот выступление командира роты старшего лейте­нанта Андрея Хохлова:

— Танкисты нашей роты имеют великое желание как можно скорее вступить в бой и будут драться с беззаветной храбростью. Предлагаю: каждой роте иметь красный флаг, чтобы водрузить его над рейхстагом.

Секретарь партбюро 106-го полка капитан Антонов поддержал предложение Хохлова и сообщил, что в их полку подготовлено шесть знамен.

— Ну, если и не над рейхстагом взовьются они,— сказал Василий Иванович под одобрительный шумок участников собрания,— то это не беда. Найдутся в Берлине и другие подходящие здания.

Когда вышел к столу президиума командир танко­вого взвода лейтенант Алексей Миронов, все насторо­женно притихли. Многие в бригаде знали, что семью этого молодого офицера, оставшуюся в оккупированном Краснодаре, замучили гитлеровские палачи. Но ничего не сказал Алексей о погибшей семье, только произнес глухо, подняв кулак на уровень плеча:

— Никакой пощады гитлеровской гадине за поруган­ную Родину!

Бурным восторгом был встречен призыв Ивана Ва­сильевича Жибрика отметить семидесятипятилетие со дня рождения Владимира Ильича Ленина последним, как он выразился, ударом по последнему гвоздю, заби­тому в крышку гроба фашистского зверя. Все поняли начальника политотдела правильно: последний день войны не обязательно совпадет с днем рождения Ильи­ча, но призыв — замечательный, как замечательно не­повторимо все то, что связано с именем и делами ве­ликого вождя..

 

3

 

Ранним утром двадцать девятого марта дежурный по полку лейтенант Семин записал принятое по теле­фону приказание: «Нарезу» (позывной подполковника Ермоленко) с заместителем к десяти ноль-ноль явиться к «хозяину». Приказание подписал начальник штаба бригады. Командир полка, ознакомившись с телефоно­граммой, велел дежурному предупредить ротных о го­товности к передислокации, а сам с майором Лодвиковым, своим заместителем, поехал в штаб бригады.

Там уже все, кого вызвал комбриг, находились в сборе. Был и незнакомый майор, которого Юренков представил так:

— Василий Иванович Богданов из тридцать четвер­той инженерно-саперной бригады. Прошу любить и жа­ловать. И слушаться... на переправе, потому что он — ее начальник. Сейчас поведет нас к реке Одеру на ре­когносцировку.

Вернулись в свои «хозяйства» уже с наступлением сумерек, а в ночь два полка, 104-й и 105-й, переправи­лись через Одер. Через сутки, тоже ночью, исходный пункт для переправы заняли и танкисты подполковни­ка Ермоленко. Осталось время, чтобы уточнить неко­торые детали преодоления реки, и командир полка  при­гласил к своему танку ротных с их помощниками по технической части. Собрались все, за исключением ко­мандира 4-й роты старшего лейтенанта Хохлова. Но вот явился и он, да не один, а вместе с майором Бог­дановым, начальником переправы. Оба взъерошены, го­ворят разом, не слушая друг друга, словно заключили пари, кто кого переспорит.

— Ну, чего распетушились? — прервал их словесную перестрелку Ульян Никитович.

— Товарищ подполковник,— не остыв от эмоций, стал докладывать Богданов.— Ваш танк,— кивок в сто­рону Хохлова,— в нескольких местах порушил линию телефонной связи. Как теперь управлять переправой?

— На проезжих местах,— громко, словно стоял на приличном расстоянии, и назидательно заявил коман­дир 4-й роты,— провода полагается поднимать на шес­тах или зарывать поглубже в землю. Тогда бы их никто не задел. Не на телегах ведь едем — на танках.

— Ладно, успокойся, Андрей Иванович,— сказал Ермоленко.— А то кричишь — немцы всполошатся.— И повернулся к майору. — Танкист прав, Василий                 Ива­нович. Виноватых, однако, искать не будем, исправить поможем.

Вызвав начальника связи полка Жданова, он тут же отдал ему необходимое распоряжение, предупредив и его, и майора Богданова, чтобы поторапливались, по­тому что полк скоро начнет переправляться.

...Мутные воды Одера плавно колышат стальную ленту моста, по которому, строго следя за его состоя­нием и ходом переправы, деловито прохаживаются          на­чальник инженерной службы полка майор Громыко, майор Богданов и несколько бойцов из инженерно-са­перной бригады.

Дует несильный, но зябкий предутренний ветерок.^- На этом участке реки неспокойно — в воде и по бере­гам рвутся снаряды. Набросив на плечи                            плащ-палатку, стоит по пояс в холодной воде, недалеко от берега, по­жилой понтонер в каске. В его руке лом. Лейтенант Семин, дожидаясь своей очереди на переправу, подошел к бойцу, поинтересовался, что он тут делает.

— Моя работа, товарищ командир, известная,— простуженным голосом ответил понтонер. — Как видите, лютует фашист. При обстреле паромы деформируют­ся, а от этого летят соединительные башмаки. Вот и приходится их придерживать. — И солдат показал на лом.

— Но ведь вы закоченели,— пожалел его Семин.

— Ничего, у меня есть чем греться, — показал пон­тонер извлеченный откуда-то из-за пазухи маленький термосок — ярко раскрашенный, трофейный.

— Горячий чай, что ли?

— Ага, чай, — хитро улыбнулся боец и водворил по­судину на место, под плащ-палатку.

Мало что понял Николай Семин из объяснения пон­тонера относительно башмаков и деформации паромов, но в который уже раз за войну сочувственно подумал: «Несладка и твоя фронтовая ноша безотказный труже­ник войны».

Последним по мосту прошел танк командира полка, и как раз в это время рядом с понтоном, на котором находились Богданов и Громыко, почти одновременно разорвались два вражеских снаряда. Начальника пере­правы сбросило в воду, Леонид Громыко, которого по­щадили осколки, отлетел на стальную площадку сле­дующего понтона. Трое бойцов моментально кинулись в холодные волны на помощь своему командиру. Несколь­ко раз погружался в воду понтонер сержант Николай Сорокин, но безрезультатно, выловил только исполосо­ванную осколками фуражку...

Хоть и мало знали танкисты этого шумливого и бес­покойного майора, но переживали его гибель остро. Буд­то запрограммировал себе смерть                     офицер-понтонер и тотчас же, пропустив последний танк бригады и этим исполнив свой долг, тоже последний, призвал ее... Осо­бенно казнил себя старший лейтенант Хохлов — всего несколько часов назад он крепко поругался с майором, и в гибели его почему-то усматривал и свою вину.

Переправившиеся танки поставили на позициях, за­нятых частями стрелковой дивизии, в специально под­готовленные укрытия типа капониров для стрельбы прямой наводкой. Обрывистый берег Одера немцы бес­прерывно обстреливали фланговым огнем со стороны Франкфурта. Наиболее мощному огневому воздействию подвергались город Лебус и дорога, проходившая под обрывом берега. С наступлением темноты совершала налеты вражеская авиация. Летчики, сбрасывая огром­ное количество мелких бомб и гранат, покрывали сплошным огнем площадь, которую занимали советские танкисты и стрелки.

Плацдарм на западном берегу Одера, недалеко от Лебуса, был пока невелик. Значит, как полагали тан­кисты, предстоят бои по его расширению. На рассвете следующего после прибытия сюда бригады дня майор Лодвиков и заместитель начальника штаба капитан Смак повели командиров рот и взводов на рекогносци­ровку. До передовых позиций добирались по-пластун­ски, так как этот рубеж противник постоянно поливал автоматно-пулеметным огнем. Сбили даже стереотрубу, которую с такой тщательностью установил в траншее капитан Смак. Именно поэтому, хотя и поползали по траншеям препорядочно, полностью уточнить наблюде­нием начертание обороны немцев не удавалось. Без при­бора, невооруженным взглядом, тоже не понаблюдаешь: голову поднять над бруствером нельзя. Несмотря на категорический запрет майора Лодвикова не высовы­ваться из траншеи, командир взвода лейтенант Панте­леймон Самсонов пренебрег им, и эта его лихость за­кончилась для него трагически — молодой, отважный, но не всегда осторожный офицер быш сражен вражес­кой пулей.

Через пять дней, ночью, бригада вернулась на вос­точный берег Одера. Даже в штабах полков многие не­доумевали: зачем потребовались такие «маневры»?

— Так надо,— не пускаясь в разъяснения, отвечали осведомленные командиры.

Несколько позже офицерам (да и не только им) стало известно: временное пребывание бригады на плац­дарме, удерживаемом нашей стрелковой дивизией в районе Лебуса, было намеренной демонстрацией скоп­ления на этом участке тяжелых танков. До ее целей никто не докапывался — командованию виднее.

Полки совершили тридцатипятикилометровый марш вдоль Одера на север, около города Кюстрина вновь переправились на западный берег и к утру одиннадца­того апреля сосредоточились по окраинам деревни Маншнов. Здесь бригада поступила в подчинение ко­мандующего 8-й гвардейской армией генерал-полков­ника Василия Ивановича Чуйкова.

Оставались считанные дни до начала завершающей стратегической наступательной операции по разгрому группировки немецко-фашистских войск, оборонявшейся на берлинском направлении, и овладению самим Бер­лином. Гитлеровцы это понимали и стремились сделать все, чтобы сорвать или хотя бы оттянуть сроки наступ­ления сосредоточившихся здесь советских фронтов. В частности, они усиленно пытались разбомбить пере­праву через Одер против Кюстрина, которая играла решающую роль в переброске наших войск на левый берег. Осуществить, однако, это наступление противни­ку не удалось — в воздухе господствовала советская авиация, а подступы к переправе прочно прикрывались зенитно-артиллерийскими частями.

Правда, отдельным вражеским самолетам удавалось прорваться через противовоздушный заслон. Один та­кой «прорыв» дорого обошелся 104-му полку.

Дня за три до наступления помощник начальника технической службы этого полка старший техник—лей­тенант Алексей Сергеев с группой специалистов               прово­дил осмотр боевой техники в танковой роте капитана Ивана Пугача. Неожиданно на расположение танкис­тов налетели шесть «мессершмиттов».

— Во-о-озду-ух! — прокричал кто-то.

Все бросились в укрытия. А Сергеев, проверявший трансмиссионное отделение одной из машин, из-за шу­ма работавшего двигателя, да и рева самолетов, уже пикировавших на танки, предупреждения об опасности не услышал.

— Алешка, «мессера»! — что есть силы крикнул про­бегавший мимо начхим полка старший лейтенант Алек­сандр Баринов.

В это время около танка грохнули две бомбы и одновременно стеганули сверху злые пулеметные оче­реди. Баринов, пораженный сразу и осколками, и пу­лей, упал замертво. Тяжело раненный Сергеев отлетел в сторону и потерял сознание. Тут же около него ока­зались механик-водитель машины, которую проверял Алексей, старшина Гаммерштедт и врач полка старший лейтенант медицинской службы Кононенко. Они пере­вязали раненому голову, на разбитую ногу наложили шину. Сергеев пришел в себя и, рассмотрев лица скло­нившихся к нему врача и механика-водителя, сказал тихо, с хриплым вздохом:

— А я-то мечтал закончить войну в Берлине. Луч­ше бы убило...

Едва успели отправить Алексея в медпункт брига­ды, как в воздухе снова зарокотали неприятельские самолеты.

— Смотрите! Смотрите! — с испуганным удивлением вдруг закричал кто-то из автоматчиков.

На высоте пятьсот—шестьсот метров, несколько пра­вее позиций танкистов, медленно, непривычно медленно летел... двухэтажный самолет: один фюзеляж на дру­гом, причем тот, что внизу, — большого размера, а верх­ний — значительно меньше. Такого бойцы бригады еще никогда не видели. Не понимая, что это за диковина такая, танкисты завороженно глядели вверх. С некото­рым запозданием наши зенитки открыли огонь — тоже, видать, диву давались. И тот верхний самолет, или верхний этаж самолета, неожиданно взмыл вверх, высоко в небе развернулся и скрылся из поля зрения, а нижний — большой — стал медленно планиро­вать вниз.

— Сбили, сбили фашиста! — раздался чей-то вос­торженный возглас — может, сами зенитчики торжество­вали; они находились от танкистов в трех десятках метров.

Через несколько секунд позади танковых позиций от мощного взрыва содрогнулась земля. На пост по наблюдению за воздушным противником прибежал разъяренный замполит полка майор Лукин.

— Вы почему не объявляете воздушную тревогу? — набросился он на дежурного автоматчика.

— Товарищ майор, я не мог разобраться...— начал оправдываться боец.

— Это немецкий самолет, начиненный взрывчаткой. Ясно? Старый «юнкерс». А верхний — «мессер», буксировщик.

— Товарищ майор! — воскликнул автоматчик.— Вон еще один такой.

Да, это летела вторая пара. А за ней показалась и третья.

— Воздух! Во-о-озду-ух! — что есть мочи завопил на этот раз голосистый автоматчик.

Теперь любопытствующих не было — все, как один, попрятались в танках, блиндажах, в других укрытиях. А самолеты с начинкой, как и первый, отрывались от своих «маток», летели за позиции танкистов и там со­трясали землю. Немцы метили в переправу, но ни один «юнкерс» не достиг цели. Разворотили лишь несколько двухэтажных зданий в Китце.

Больше таких спаренных «чудес» на своем участке бойцы не видели.

По всему угадывалось, что час наступления близок. Днем стояла относительная, под стать грозовой, тиши­на, лишь изредка со стороны вражеского переднего края доносились пушечные выстрелы и автоматная трес­котня. Зато по ночам, где-то позади расположения бригады, беспрерывно рокотали моторы.

Подготовка к решительному штурму была заверше­на и в 106-м танковом полку. Машины стояли на ходу; заправка горючим — полная, снарядов и патронов — по полтора боекомплекта. Однако гвардейцы еще и еще раз проверяли, все ли предусмотрено, не упущено ли чего — в бою даже самая мизерная недоделка может обернуться большой бедой.

В эти дни почти совсем не спали политработники. Замполит полка майор Лукин, секретарь партийного бюро капитан Антонов, агитатор капитан Сандлер, ком­сорг полка лейтенант Мосяйкин буквально облазили танки всех четырех рот, поговорили с экипажами, с бойцами других подразделений, полковыми медиками, ремонтниками. Важно знать настроение людей, поддер­жать их боевой дух: война идет к концу, а последний бой, как будут петь спустя много лет после нее,— он самый трудный... Да мало ли по какой причине может приуныть боец, расслабить свою волю.

В одной из рот Сандлер разговорился с механиком-водителем старшиной Ильей Пакулиным.

— Настроение, товарищ капитан, такое, хоть сию минуту — в бой,— сказал Илья. — За победу и погиб­нуть можно.

— А вот это ни к чему, — не одобрил его послед­них слов агитатор полка. — На гибель настраиваться — самое последнее дело. Нас дома ждут не дождутся, вот только с Гитлером разделаться надо.

— Вас, может, и ждут, а меня... меня ждать неко­му, — сказал с наигранным спокойствием механик-во­дитель.

Только Илья Пакулин — плохой актер. В голосе тан­киста капитан без труда уловил печаль и душевную го­речь. Заставил выкладывать как на духу. Оказывается, получил старшина письмо из родной деревни, от сосе­дей, в котором было сказано недоброе о его жене Евдокии.

Все возмутилось в капитане Сандлере — и против соседей, которые нашли время «порадовать» фронтови­ка черной вестью, и против Евдокии, оказавшейся (если только это правда) нестойкой в долгой разлуке с му­жем. Однако ничем не выдал своей внутренней вспыш­ки, с укоризной покачал головой, глядя на механика-водителя, как на мальца неразумного.

— Все свои переживания, Илья Васильевич, немед­ленно из головы выбрось,— строго сказал агитатор. — Вернешься домой после победы и во всем сам разбе­решься. Сам я, например, не верю письмам непрошеных осведомителей. Может, клевета все это или ошибка. Был недавно случай в сто четвертом полку...

«Случай» прозвучал убедительно, хотя, может, и придумал его Сандлер.

— Все правильно, товарищ капитан,— согласился Пакулин, вспрыгнув на борт танка. — Приедем — раз­беремся.

Выбрали политработники машины, на которых сами пойдут в бой, вместе с их экипажами, засучив рукава, осмотрели и проверили все агрегаты и механизмы, во­оружение.

Командование бригады и полков, штабы с дотошной скрупулезностью изучали противника в полосе своего наступления, «отшлифовывали» детали взаимодействия со стрелковыми частями, авиацией. Командиры подраз­делений, вплоть до экипажей, и механики-водители дважды побывали на рекогносцировке местности, уточ­нили маршруты движения танков на выжидательные, а потом и на исходные позиции.

 

4

 

Четырнадцатое апреля. В шесть утра лейтенанта Семина потребовали к командиру полка. Подполковник Ермоленко со своим заместителем майором Лодвиковым, разложив на столе карту, сидели в подвале не­большого дома. Рядом стоял, поглядывая на карту из- за их плеч, замначштаба полка капитан Смак. За всю эту ночь им так и не пришлось вздремнуть.

Командир полка поднял на лейтенанта покраснев­шие глаза.

— Товарищ Семин,— сказал он,— вы назначаетесь офицером связи от нашего полка. Быстро позавтракай­те, берите из комендантского отделения связного и на мотоцикле к семи тридцати явитесь на командный пункт армии. Там поступите в распоряжение оперативного де­журного.

Подполковник Ермоленко показал на карте место расположения армейского КП — он находился в двух километрах отсюда, наверху квадратного, высотой с трехэтажный дом, обложенного со всех сторон землей и похожего на огромный холм бункера.

С утра стоял густой туман. Он клубился над насе­ленными пунктами Гольцов, Ной Тухенбанд, Ной Вер- виг и распространялся дальше на запад, к Зееловским высотам, протянувшимся вдоль левого берега старого русла реки Одер. В низких местах клочья тумана опус­кались до земли, ухудшали видимость на дорогах. Про­бивая белесую дымку, мотоциклист Костя Куприн вы­нужден был сбавлять скорость, но с прибытием на КП армии не опоздали. Оперативный дежурный, молодце­ватый на вид подполковник, записал фамилию Николая Семина и полк, откуда он прибыл, указал место, где должен находиться офицер связи. Потом, словно хоро­шему знакомому, шепнул:

— С площадки бункера можете понаблюдать за боем нашей разведки. Только аккуратнее — там будет большое начальство. И предупредите своего связного, чтобы он мог быстро вас отыскать.

Часы показывали без десяти восемь. «Значит,— по­думал лейтенант,— скоро начнется разведка боем». Раньше об этом никто вслух не говорил, но и так было понятно, в том числе и командирам низшего звена, что для уточнения системы огня, возможной перегруппировки вражеских войск, выявления наиболее сильных и сла­бых участков обороны немцев перед крупным наступ­лением потребуется именно этот вид боевых действий.

Туман постепенно рассеивался, и открывались дали. Оставив связного, сержанта Григорьева, с мотоциклис­том на указанном оперативным дежурным месте, лей­тенант Семин по узкой лестнице поднялся на крышу бункера. На его стороне, обращенной к противнику, вы­сился бруствер, на всем протяжении которого были уста­новлены в своеобразных будках, или кабинах, десятка два стереотруб. За большинством их, приникнув к оку­лярам, стояли генералы.

Ровно в восемь начался огневой налет. Как показа­лось Семину, били в основном минометы. За все годы войны ему ни разу не приходилось в условиях вот та­кого прекрасного обзора наблюдать, как ведется наша артиллерийская подготовка наступательных действий. Отыскал пустующую стереотрубу и стал смотреть, но его тут же отстранил высокий, худой и строгий генерал-лейтенант. Семин быстро нашел другой прибор. Как же хорошо просматривается передний край! Оказывается, высшее командование, наблюдая со своих командных пунктов, видит почти все.

Минут через пятнадцать — двадцать артиллерия пе­ренесла огонь в глубину немецкой обороны и на шоссе Кюстрин — Берлин появились шесть тяжелых самоход­ных установок СУ-152. Вот они уже развернулись в ли­нию и ринулись вперед. За ними поднялись в атаку бойцы двух усиленных стрелковых батальонов. Отчет­ливо было видно, как из-за строений Ной Тухенбанда стали выползать несколько «тигров» с крестами на башнях и «фердинандов». Наши самоходчики их заме­тили и немедленно вступили в бой. Вскоре за домами возникли устойчивые очаги огня и дыма — это загоре­лись две вражеские машины. Но вспыхнула и наша са­моходка. Выскочившие из нее артиллеристы в горящей одежде тут же, не отбежав и пяти метров, упали; долж­но быть, фашисты срезали их автоматными очередями.

После того как туман рассеялся окончательно, над армейским командным пунктом появилось около десят­ка «мессершмиттов». Строча по КП вдоль и поперек, они летели так низко, что зенитные орудия не в состоя­нии были накрыть их огнем. Все, кто наблюдал за раз­ведкой боем, независимо от чинов и рангов, кубарем скатились с уступа, так как имевшиеся две узкие лест­ницы быстро пропустить всю массу людей не могли.

И так продолжалось несколько раз. Один из таких налетов не обошелся без последствий. Сквозь рев авиа­ционных моторов и пулеметной стрельбы вдруг пробил­ся тревожный зов:

— Анюта, сюда! Здесь раненый!

— Бегу-у-у! — сразу же послышалось в ответ.

Бесцеремонно расталкивая устремившихся с верхней

площадки офицеров и генералов, поднялась по лестни­це девушка с медицинской сумкой на боку, старший лейтенант. Пилотка заткнута за поясной ремень, каска висит на шее. На гимнастерке посверкивают ордена.

Между двумя наблюдательными кабинами, на краю бруствера, лежал с окровавленными рукой и ногой связ­ной командира какой-то дивизии.

— Прошу освободить будку для перевязки! — стро­го молвила старший лейтенант, ловко сбросив с плеча (даже каска ничуть не помешала) медицинскую сумку.

— Пожалуйста, пожалуйста,— с готовностью, даже с какой-то покорностью отозвался полковник в сукон­ной фуражке.

— Ну и девка! — восхитился проходивший мимо офицер.— Самого комдива турнула.

А Николай Семин сразу узнал ее. Это была Аня Быкова, военфельдшер из 105-го полка. Вызвали ее сю­да, на армейский командный пункт, временно, как          од­ного из лучших медицинских специалистов. Девушка действительно не из робкого десятка, сибирячка. «Наша Анюта» — так ее в полку называли все.

На фронте Анна Николаевна Быкова с самого нача­ла войны, доброволец. Не раз проявляла чудеса храб­рости и геройства, показывая всем своим                                   медикам-сослуживцам пример самоотверженности и безграничного милосердия.

Вот всего лишь один эпизод. Шел бой за деревню Тарутино, что под Киришами. И стало Ане известно, что в этой деревне, в труднодоступном месте, остался тяжелораненый красноармеец. Уже темнело, надвига­лась холодная ночь. Деревню взять не удалось, и ее можно было бы назвать ничейной, если бы по западной окраине не рыскали гитлеровцы, опасавшиеся, на ночь глядя, приближаться к центру. Схлестнулись две рав­ные силы и, не одолев одна другую, отошли на свои прежние позиции, не прекратив, однако, жаркой пере­стрелки.

Аня решила идти на поиски раненого. Вместе с вы­деленным ей помощником, молодым сержантом, напра­вились в сторону Тарутино. В кустах рвались вражеские снаряды и мины (наши стрельбу в этом направлении прекратили), над головой рассекали темноту трасси­рующие пули. Короткими перебежками девушка и ее напарник миновали открытую поляну и проскочили на окраину деревни. А дальше Ане пришлось идти одной— сержанта сразила шальная пуля... Осторожно перебе­гая от избы к избе, обходя догорающие строения, пере­ползая улицы и дворы, она искала раненого. И наконец услышала слабый стон. Это совсем рядом, возле полу­разрушенного сарая. Приблизилась. Одной рукой меди­цинскую сумку придерживает, а другой — пистолет, на всякий случай. Раненый боец, видимо, заметил ее пер­вый.

— Помогите, не бросайте...

Аня энергично принялась за дело. Перевязывая крас­ноармейцу грудь, вздохнула:

— Бедный ты мой мальчик... Как тебя звать-то?

— Ивашка...

Потом перевязала ногу, тоже раненную, и, взвалив пострадавшего на спину, напрягая все свои скудные девичьи силы, потащила его к своим, все больше полз­ком. Вокруг неприцельно шлепались немецкие мины, де­вушка на секунду-другую замирала и ползла снова. Раненый продолжал стонать. Несколько раз, задыхаясь, просил:

Бросьте меня, не выбраться нам вдвоем...

Не выдержала Аня, прикрикнула:

— Не поймешь тебя, Ивашка: то «не бросайте», то «бросьте». Лучше держи покрепче свою винтовку.

— Да ведь убьют обоих, — не унимался раненый, — а ты такая молодая...

— А ты — старик?

— Сегодня уже девятнадцатый пошел...

— Покрепче винтовку держи,— повторила Дня,

Долго еще ползла со своей тяжелой ношей.

Уже у самой нашей траншеи рванул возле Ани и Ивашки тяжелый снаряд. Горячей взрывной волной бросило девушку на дно окопа. С трудом выбралась на бруствер, дважды крикнула:

— Ивашка, где ты?

И еще один такой же взрыв султаном взметнулся над окопом. На Аню навалилась тяжелая, гнетущая тишина, в глазах потемнело...

Красноармейца, получившего дополнительные ране­ния, и тяжело контуженную Аню Быкову отправили в госпиталь. Это произошло в октябре сорок первого года, и было Аннушке в том году восемнадцать лет.

После памятной деревни Тарутино, или, если ска­зать точнее, после госпиталя, Аня Быкова немало еще поползала по жарким полям боев и схваток, под вра­жеским огнем спасая жизнь искалеченным, истекающим кровью бойцам и командирам. Боевая доблесть девуш­ки была оценена по достоинству — командование награ­дило ее орденами Отечественной войны 1-й и 2-й степе­ни, Красной Звезды и медалью  «За боевые заслуги».

По окончании разведки боем оперативный дежурный отпустил лейтенанта Семина в свой полк. Офицер свя­зи здесь нужен был на случай, если бы для развития успеха стрелковых батальонов потребовалось задейст­вовать танки 7-й бригады. Но надобность в этом не возникла.

 

5

 

Подполковник Ермоленко, возвратившись с совеща­ния, которое провел с командирами частей и соединений командующий 8-й гвардейской армией, вызвал к себе офицерский состав полка. На стене просторного полу­подвального помещения висели две большие схемы. Ульян Никитович поднялся из-за стола, чтобы начать работу, но в это время вошли два совершенно одинакового телосложения — высокие, плечистые, этакие бога­тыри былинные — артиллериста.

— Командир триста шестьдесят девятого самоходно­го артиллерийского полка Гуренко,— представился чубатый, круглолицый майор с Золотой Звездой Героя Со­ветского Союза на груди.

— Заместитель по строевой части Хорольский,— при­ложил руку к танкошлему второй майор — голубогла­зый, тоже чубатый, только шевелюра светлее. На его гимнастерке четыре ордена, из них два — Красного Знамени.

Знатные командиры!

Ермоленко был рад гостям: воевать, чувствуя на­дежный локоть самоходчиков, куда легче. Он с удо­вольствием пожал им руки, усадил рядом за рабочим столом.

Вначале командир 106-го полка выслушал доклады начальников служб и командиров подразделений о го­товности к боевым действиям и их обеспечению. Лей­тенант Батурин, командир саперного взвода, изложил порядок работ по укрытию и маскировке танков во вре­мя их сосредоточения на исходных позициях и доложил о том, какие средства для этого подготовлены бойцами его взвода и в целом инженерной службой.

После докладов и ответов на уточняющие вопросы подполковник Ермоленко взял указку и подошел к одной из схем.

— Наша танковая бригада,— начал он,— во взаимо­действии с частями семьдесят четвертой стрелковой ди­визии и самоходным артиллерийским полком, — кивок в сторону майоров-артиллеристов, — прорывает глубоко- эшелонированную оборону противника на участке Ной Тухенбанд — Альт Тухенбанд и далее наступает на Зелов. Это — направление главного удара армии. По данным разведки и показаниям пленных, здесь противник создал оборону глубиной двенадцать — четырнадцать километров. Первая оборонительная полоса немцев состоит из трех позиций. Передний край представляет собой сплошную линию траншей с большим количеством стрелковых ячеек и пулеметных площадок. Наиболее мощный узел сопротивления — во второй полосе обороны. Здесь тоже сплошные траншеи, а также много дзотов, пулеметных площадок, окопов для артиллерии и противотанковых средств, противотанковых и противопехотных заграж­дений...

Ульян Никитович предварительно ознакомил офице­ров с задачами своего полка, которому предстоит дей­ствовать на левом фланге бригады, с задачами 104-го й 105-го полков, порядком взаимодействий между ними.

— Задачи полку и ротам будут уточнены перед са­мым наступлением,— сказал он. — А теперь, Дмитрий Григорьевич, послушаем вас,— предложил Ермоленко, повернувшись к майору Гуренко.

Артиллерист встал, оглядел танкистов.

— В порядке справки,— сказал он,— наш полк при­дается для артиллерийской поддержки и непосредствен­ного сопровождения танков и пехоты. В нашу обязан­ность также входит борьба с танками и противотанко­выми средствами противника. В полку два дивизиона по три батареи в каждом. Имеем двадцать две боеготовые СУ-100. Комбриг полковник Юренков приказал придать каждому тяжелотанковому полку по две бата­реи. Вашему придается вторая и третья батареи. Стар­ший из них — мой заместитель майор Хорольский, Юрий Петрович. Ему предлагается сейчас же, не откла­дывая, приступить к согласованию действий самоходок с танками.

К этой работе по указанию подполковника Ермо­ленко подключился его пунктуальный, образцово испол­нительный и отлично подготовленный заместитель май­ор Виктор Андреевич Лодвиков. Вместе с Хорольским они в короткий срок отработали все вопросы взаимо­действия, связи, целеуказаний, предусмотрели несколь­ко наиболее вероятных ситуаций, которые могут воз­никнуть в ходе боя.

Ермоленко и Гуренко провели рекогносцировку ме­стности, в которой приняли участие командиры рот, батарей и экипажей, а также механики-водители тан­ков и САУ. На обратном пути Хорольский предложил гвардейцам завернуть в расположение артиллеристов, и Ульян Никитович по достоинству оценил майора как военного человека, умеющего сочетать, взаимосвязы­вать, сбивать в единое целое процессы «сугубо коман­дирской деятельности» и воспитательной работы!. Для надежных совместных действий, для взаимопонимания в бою воинов различных родов войск и специальностей мало одной лишь натренированности, знания сигналов и возможностей соседей, с кем взаимодействуешь. Тут важен еще и просто человеческий, душевный контакт. В конце концов, с врагом дерутся не танки и самоход­ки, а люди, ими управляющие.

Хозяева показали гостям свои СУ-100, ознакомили с их тактико-техническими характеристиками и выпол­нили несколько команд; действовали артиллеристы с завидным мастерством и ловкостью. А потом спустились в небольшое подвальное помещение, где были разве­шаны схемы боевого пути полка и строго оформленные бланки благодарностей Верховного Главнокомандую­щего. По рукам танкистов пошли только что выпущен­ные боевые листки «Бог войны», зовущие самоходчиков на решительный штурм Берлина.

— Ну а теперь предлагаю спеть, — пригласил майор Хорольский и, взяв тульский баян, заиграл «Три тан­киста».

Спели эту популярную и любимую всеми песню с вдохновением, какого давно не испытывали.

Поглаживая баян по обшарпанному верху, майор сказал:

— Вожу его с первого дня войны. Если не орден, то уж медаль он обязательно заслужил.— И неожидан­но, без предупреждения рванул искрометную плясовую.

Пошли в круг танкисты и самоходчики, не выдержал и Виктор Лодвиков, удивив однополчан своей хореогра­фической виртуозностью, о которой до этого никто и не подозревал.

Вечером в бригаде состоялся короткий митинг, на котором начальник политотдела полковник Жибрик за­читал обращение военного совета 1-го Белорусского фронта.

— «Воины великой армии страны социализма!— легко и свободно летел его взволнованный голос по ря­дам и колоннам выстроившихся на широкой поляне гвардейцев.— В битве с фашизмом вы проявили высо­кое воинское мастерство и мужество. Но враг еще не уничтожен. Он яростно сопротивляется. Кровью завое­вали мы. право штурмовать Берлин и первыми войти в него, первыми произнести грозные слова сурового при­говора народа гитлеровским захватчикам За нашу Со­ветскую Родину! Перед нами — Берлин!»

 

6

В ночь на шестнадцатое апреля танковые роты за­няли исходные позиции для наступления.

Тихий ветерок доносит далекий скрежет гусениц и шум моторов танков из других частей, гул подтягива­ющихся на свои позиции артиллерийских тягачей с прицепленными к ним орудиями. Наконец все замерло. Потянулись мучительные часы и минуты в ожидании атаки. Еще и еще раз проверяют гвардейцы — теперь уже сами себя,— все ли у них готово к бою. Команди­ры рот и взводов обходят экипажи. Последние советы, напоминания...

Далеко за полночь, уже ближе к рассвету, обходили подразделения 106-го полка ее два политработника — парторг капитан Антонов и комсорг Мосяйкин, на по­гонах которого недавно прибавилось еще по одной звездочке. Им навстречу попался командир роты из со­седнего, 105-го полка старший лейтенант Владимир Боярчиков.

— Не спится, Володя? — пошутил Мосяйкин.

— Как и тебе,— ответил ротный.

— Немцам тоже сейчас вряд ли спится,— сказал Антонов.— Правда, по другой причине. Видать, чуют свою погибель, притихли.

— Чуют-то чуют,— вздохнул старший лейтенант Бо­ярчиков,—да только они—дома, а дома, как говорит­ся, и стены помогают.

— Теперь им стены не помогут. Наоборот, они бу­дут рушиться на них.

Это сказал подошедший к офицерам командир роты Иван Ткаченко.

И в тот же миг вздрогнула, словно раскололась, земля, и стало светло, как днем. От канонады тысяч орудий, множества «катюш», от несмолкаемого гула советской авиации, обрабатывавшей первую и вторую полосы вражеской обороны, стоял такой грохот, что ка­залось, будто в эту минуту им насыщена вся вселен­ная. А потом в небе повисло несчетное количество сиг­нальных ракет, а позади вспыхнули мощные пучки света. Это засветились огни более чем ста сорока прожек­торов. Их острые ослепительные лучи разрезали мест­ность впереди на множество клиньев.

За период огневого налета противник по месту рас­положения бригады не сделал ни одного выстрела. Это танкистов и радовало, и пугало одновременно. Хорошо, если наши артиллерия и авиация уничтожили или хотя бы основательно порушили огневую систему врага. А если немцы, зная о готовящемся нашем наступлении, заблаговременно оттянули свою артиллерию, все про­тивотанковые средства в глубь своей обороны, чтобы перед второй ее полосой задержать наступающих, ли­шить их возможности продвигаться дальше?.. В войну случалось такое не так уж редко.

Но маховик боя уже крутился на полную мощь, и остановить его никто бы не смог, если бы даже и за­хотел.

— «Броня»! «Нарез»! «Броня»! «Нарез»! Я — «Титан»-первый. В атаку впере-е-д!

Эту переданную по рации команду полковника Юренкова командиры 105-го и 106-го танковых пол­ков услышали одновременно. 104-й полк оставался во втором эшелоне.

Взревели моторы тяжелых танков, самоходок. Ми­новав траншеи, в которых изготовились к бою автомат­чики стрелковой дивизии, они на полном ходу устреми­лись вперед. За ними поднялись пехотинцы.

Нелегко боевым машинам двигаться по разворочен­ному снарядами и бомбами, изрытому окопами и тран­шеями полю, преодолевать в темноте малые каналы. От прожекторов танки отбрасывали впереди себя длин­ные тени, которые нередко ставили механиков-водителей в затруднительное положение. Командирам               экипа­жей приходилось выбираться из машин и, пятясь перед ними, указывать путь, предупреждать о препятствиях.

На рубеже первых траншей противник особого со­противления не оказал — здесь мало что уцелело после столь мощной артиллерийской подготовки. Кое-кто из автоматчиков даже взобрался на борта машин. Быстро и удачно преодолевая препятствия, танковый взвод лей­тенанта Ивана Соколова, действовавший на левом фланге полка, увлекся скоростью и оказался на пол­километра впереди своей роты. На танке взводного находился старший лейтенант Владимир Мосяйкин. Он и предупредил Соколова об опасности, заметив впереди и правее метрах в пятидесяти «фердинанд». Половина его корпуса торчала из-за развалин небольшого кирпичного дома. Штурмовое орудие выдвигалось из укры­тия, чтобы принять для стрельбы по советскому танку удобное положение.

— Винников! — крикнул лейтенант Соколов механику-водителю. — Развернись чуток вправо.

Загремел выстрел танковой пушки. Высунув голову из башни, Соколов спросил у Мосяйкина:

— Ну как, Володя, есть попадание?

Сам он результата своего выстрела не видел: тем­нота, мелькание прожекторных лучей, да еще облако густого белого дыма — впереди противник зажег не­сколько дымовых шашек.

— Есть, Михалыч, есть! — радостно сообщил Мосяйкин (Соколов был старше комсорга лет на во­семь). — Ведущее колесо — вдребезги.

— И то дело,— спокойно отозвался командир взво­да и скрылся в люке.

А потом случилось непредвиденное. Экипаж заметил еще двух «фердинандов». Это их расчеты бросили ды­мовые шашки, под прикрытием которых и дали тягу от атакующих танков. Механик-водитель, не дожидаясь команды, дал «полный вперед», но из-за дыма, стояв­шего стеной, ударил левой стороной лобовой части танка по подбитому «фердинанду». Проехав еще не­сколько метров, Винников остановился и доложил:

— Товарищ лейтенант, барахлит левая ходовая. На­до осмотреть.

Не высовывайтесь, я осмотрю, — тут же отклик­нулся комсорг полка и спрыгнул на землю. Вышел из танка и заряжающий Шкарупа.

— Михалыч, погнут кривошип ленивца,— сообщил лейтенант Мосяйкин.

— Ты чего так неосторожно,— пожурил командир Виннникова. — Теперь левый разворот возможен лишь через передачу заднего хода и правую гусеницу.  Мо­рока...

Тем не менее Соколов решил продолжать выполне­ние боевой задачи. Не успел он дать команду, как око­ло танка появились заместитель командира полка                  Лод­виков с парторгом Антоновым.

— В чем дело, Иван Михайлович? — спросил майор.

— Стукнул «фердинанда» и малость повредил хо­довую.

— Танк может двигаться?

— Может.

— Ты вырвался далеко вперед, надо подождать остальных, — заметил капитан Антонов.

— Я гнался за двумя «фердинандами», — сказал Соколов, — да вот застрял. И из пушки прицельно не выстрелишь: горят дымовые шашки. А еще фаустники мешают...

Минуты две-три молчали. Потом Лодвиков, видимо отвечая на свои мысли, проговорил:

— Посмотрим, какой сюрприз нас ожидает на под­ступах к Зееловским высотам, как там поработали на­ши «боги войны». Должно, «фердинандов» и фаустников там будет побольше, чем здесь.

И приказал Соколову продвигаться вперед.

Когда танки с пехотинцами достигли канала Хаупт-Грабен, с его западного берега и Зееловских высот по нашим наступающим частям гитлеровцы открыли силь­ный артиллерийский и автоматно-пулеметный огонь. Теперь выяснилось, что получасовым мощным, зрелищ­но впечатляющим артиллерийским наступлением огне­вая система противника на участке, где действовала бригада, почти не разрушена. Более того, с момента прекращения артогня до подхода танков к каналу про­тивник успел укрепить свою оборону дополнительными огневыми средствами, в том числе фаустниками.

Проскочить канал с ходу не удалось. Хаупт-Грабен хотя был не особенно широким и глубоким, но его илистые берега и дно требовали усиления. А сделать это под сильным огнем не представлялось возможным.

Командир полка Ермоленко немедленно доложил обстановку комбригу. Тот приказал:

— Силами саперного взвода и автоматчиков отыс­кать место для переправы и двигаться вперед. Только вперед!

Что там — силами саперного взвода! Сам заместитель командира полка майор Лодвиков возглавил по­иск. К нему присоединились помощник начальника шта­ба по разведке капитан Чаадаев, парторг капитан Ан­тонов, комсорг старший лейтенант Мосяйкин. Ну и, конечно, командир саперного взвода лейтенант Батурин со своими бойцами. Танковый десант под командовани­ем лейтенантов Просвернина и Чеснокова вступили в бой с фаустниками. Два взвода — Горбачева и Милованова — помогали саперам и одновременно прикрыва­ли их огнем во время поиска переправы. Танкисты с самоходчиками майора Юрия Хорольского развернули тяжелый огневой бой с противником.

Гитлеровские танки, закопанные по башни в землю и искусно замаскированные, и штурмовые орудия били со своих мест, а зенитные и противотанковые орудия — из дотов и дзотов. Обнаружить их по вспышкам было трудно. Однако танкисты, постоянно маневрируя на по­ле боя, сумели обрушить на них мощный огонь. Коман­дир 1-й танковой роты старший лейтенант Петр Мяг­кий расстрелял две пушки, уничтожил большое количе­ство вражеской пехоты. После продолжительного боя фашистам удалось подбить его танк, но Мягкий про­должал командовать ротой. От второго попадания ма­шина загорелась, погибли механик-водитель Илья Па­кулин, наводчик орудия Джумай Иманбаев, заряжаю­щий Юрий Благов. Раненого и обгоревшего командира вытащили из машины автоматчики.

Первым через канал переправился со своей ротой капитан Иван Ткаченко. При ее поддержке преодолели эту водную преграду и подразделения                       взаимодейству­ющего стрелкового полка. И тут же по продвигающим­ся впереди танкам открыли огонь десять «фердинандов» и столько же противотанковых орудий. Кроме того, били с близкого расстояния фаустники, сидевшие по два-три человека в стрелковых ячейках полного профиля, брустверы которых были тщательно замаски­рованы под мелкий кустарник. Обнаружить их из тан­ка было почти невозможно.

— До чего наглые! Наезжаешь танком, а они сидят себе, глазом не моргнув, — вырвалось в разгар боя у старшего лейтенанта Мосяйкина.

Действительно, десантники и стрелки подбирались по-пластунски к кустистым ячейкам, уничтожали фаустников автоматными очередями, гранатами, били при­кладами по голове, но фанатики с необъяснимым упор­ством не покидали своих глубоких нор.

Вот совсем близко от танка лейтенанта Семина почти одновременно прогремели три выстрела. Подбе­жал к машине молодой автоматчик и сообщил, что позади, в нескольких метрах, фаустники. Втроем — страший лейтенант Мосяйкин, агитатор 106-го полка капитан Сандлер и командир отделения автоматчиков старшина Татарников, находившиеся на танке Семи­на,— бросились к указанному автоматчиком месту. В глубокой воронке увидели трех немцев. Вокруг них ва­лялись фаустпатроны, три автомата и несколько пустых глиняных бутылок из-под шнапса. Значит, танки про­шли вперед, а они продолжают палить — теперь уже вдогонку. Пьяные до безобразия. Увидев подбежавших, двое потянулись за оружием, но Мосяйкин и Татарни­ков их опередили — наступили на автоматы. Соломон Сандлер в порыве гнева, держа в одной руке пистолет, а в другой — дымящуюся трубку (говорят, что он ее вынимал изо рта, только лишь когда ложился спать и когда докладывал начальнику политотдела), крикнул по-немецки (он отлично владел немецким языком), и фаустники моментально смирились; вскочив на нетвер­дые ноги наперебой залопотали что-то по-своему.

— Чего это плетут алкоголики, товарищ капитан? — спросил Мосяйкин.

— Жалуются на свою судьбу. «Мы, — говорят, — смертники. Назад побежим — убьют свои, вперед — русские».

И таких смертников было здесь — как грибов в ле­су в теплое дождливое лето.

Атаки гвардейцев срывались. Это сильно беспокои­ло командира полка Ермоленко.

— Доложи обстановку, — потребовал он по рации от ротного Ткаченко.

Тот сообщил:

— Впереди — десятки «фердинандов», противотан­ковые орудия. Пехота залегла — мешают фаустники.

Ермоленко без промедления — к роте. С ним — за­меститель командира полка самоходчиков Хорольский. Они выскочили из машины с автоматами в руках, вместе с командирами и замполитами стрелковых ба­тальонов с возгласами: «Гвардейцы! За Родину! Впере-е-ед!» — побежали впереди цепи. В массе атакующих бойцов трудно распознать подполковника: рост невысо­кий, в простой солдатской шинели, черном танкошлеме, бежит по полю — под стать самому шустрому бойцу. С трудом догнал его адъютант — молодой лейтенант Миша Бронников. Пробежав метров двести, командир полка упал, но тут же вскочил. На лбу — узкая полос­ка крови. Ничего страшного — пуля прошила танко­шлем и слегка царапнула кожу на макушке.

Ульян Никитович, вы родились в рубашке, не иначе, — проговорил запыхавшийся замполит полка ма­йор Петр Нестерович Лукин. Он уже отчаялся догнать своего командира.

В это время комбриг потребовал доклада об обста­новке. Лейтенант Иван Демидов (из его машины руко­водил боем Ермоленко) доложил комбригу, что коман­дир полка с пехотой побежал в атаку. Позже Юренков отругал Ульяна Никитовича:

— Что, кроме тебя некому поднять пехоту?

Танковой роте капитана Ткаченко не удалось про­двинуться сколько-нибудь вперед. Она уничтожила че­тыре «фердинанда», такое же количество                 противотан­ковых орудий, расстреляла десять дзотов и несколько десятков пулеметных точек. Оказавшийся впереди танк самого ротного был подбит, заряжающий Михаил Пи- чугин погиб, но ротный продолжал вести огонь. От восьмого попадания в машину погиб и сам Ткаченко.

Гибель Ивана Максимовича Ткаченко тяжело пере­живали в полку. Он в годы войны прошел славный путь командира-танкиста. Его боевые подвиги отмече­ны орденами Красного Знамени, Александра Невского, многими медалями. За последний бой посмертно на­гражден орденом Отечественной войны 1-й степени.

Теперь роту возглавил командир взвода старший лейтенант Георгий Иванов. Первыми его словами, с которыми он обратился по рации к экипажам, были:

— Гвардейцы! Геройски погиб наш ротный, Иван Максимович Ткаченко. За гибель наших боевых това­рищей, за все наши страдания отомстим гитлеровцам! Вперед!

Бой продолжался. Враг сопротивлялся с яростным остервенением.

Вскоре Иванов был ранен. Перевязав себя на ско­рую руку, он продолжал командовать ротой.

Подбит танк младшего лейтенанта Александра Гро­та, погибли механик-водитель Василий Литвинюк и на­водчик орудия Геннадий Костров. С исключительным мужеством сражался комсомоль­ский экипаж командира взвода старшего лейтенанта Ивана Степановича Огородкина. Танкисты разбили два противотанковых орудия, сожгли «тигра». Уже из пыла­ющего танка подбили «фердинанда». Старший лейте­нант Огородкин, механик-водитель техник-лейтенант Захар Чумилин и наводчик орудия старшина Кузьма Табаков геройски сгорели в машине...

На правом фланге полка стойко сражалась рота старшего лейтенанта Андрея Селиверстовича Соколов­ского. Сам он, вырвавшись на своем танке вперед, вступил в трудное единоборство с несколькими зама­скированными «тиграми» и «фердинандами». Успев уни­чтожить несколько из них, командир роты и                 заряжаю­щий Лобанов также приняли мученическую смерть, сгорев в своем танке.

С исключительной храбростью дрались танкисты 3-й роты, которой командовал уже известный читателю по переправе через Одер старший лейтенант Андрей Хохлов. Большие потери нанес гитлеровцам сам коман­дир роты. Он уничтожил «фердинанд», разрушил два дзота и расстрелял большое количество живой силы врага.

 

7

 

Лейтенант Иван Соколов с комсоргом полка Влади­миром Мосяйкиным обнаружили небольшой мостик через осушительный канал.

— Володя, надо бы проверить, не заминирован ли. Вот только проверить некому — саперы заняты, авто­матчики залегли. Что делать?

Соколов испытующе смотрел на старшего лейте­нанта.

Мосяйкин пожал плечами, однако долго не думал.

— Прикрой меня, Михалыч, огнем из пулемета, а я посмотрю.

Держа наготове автомат, комсорг пополз к мостику. К нему присоединились выскочившие из укрытия Мавлян Салихбеков и Сергей Золотов. Но ползли недолго: путь им преградили длинные пулеметные очереди. И тут же рванули два фаустпатрона. Старшего лейтенан­та швырнуло в наполненную водой канаву. Попробовал подняться, но не смог — был оглушен. К нему подо­брались Мавлян и Сергей, оттащили за куст ивняка, росший под обрывистой стенкой канавы. Офицер был мертвенно бледен, лишь резко выделялись его рыже­ватые брови. Автоматчики испуганно переглянулись: неужто не уберегли комсорга?.. Однако Владимир Мо­сяйкин вдруг резко тряхнул головой, зачерпнул танко­шлемом мутной воды и, смочив ею испачканное зем­лей лицо, стремглав бросился к мосту.

— Товарищ комсорг, наза-а-д! Ложи-ись! — неистово закричал Салихбеков.

Но старший лейтенант уже был под мостиком. Он быстро обследовал его и, не обнаружив ничего, что бы выдавало присутствие мин, пригнувшись, побежал к танку.

— Михалыч,— сказал он нетерпеливо дожидавшему­ся Соколову, — пусть механик наберет скорость и про­скочит через мост. Думаю, выдюжит. И мин не заметно.

Когда танк двигался по мосту, раздался глухой взрыв. Мина оказалась внизу, под скошенной к берегу сваей. Сила взрыва, однако, не смогла поднять вверх бетонную плиту вместе с танком, и машина Соколова проскочила через канал, оставив позади себя провал шириною в метр.

Заметив переправившийся советский танк, противник открыл по нему огонь сразу из нескольких орудий. На­водчик старшина Горьков меткими выстрелами подавил два из них, по остальным уже били подоспевшие эки­пажи младших лейтенантов Куценко и Жакутя. А Со­колов сделал новый бросок вперед, но был остановлен огнем вражеских противотанковых орудий, неожиданно объявившихся на склонах небольшой высоты. Соколов попробовал вызвать по рации Куценко и Жакутя, что­бы те помогли подавить противника, но они молчали — их танки были подбиты и горели. «Надо немедленно уходить из зоны огня»,— подумал лейтенант. Однако развернуться невозможно — рядом, справа и слева, пы­лали дома. Задним ходом все же удалось отойти в укрытие. Вместе с наводчиком орудия Горьковым они побежали к ближайшему горящему танку младшего лейтенанта Куценко, чтобы оказать экипажу помощь, но, не добежав, оба были ранены. Не удалось отваж­ным танкистам спасти ни Василия Даниловича Жакутя, ни Николая Трофимовича Куценко, ни кого-либо из чле­нов их экипажей...

Бои за Зееловские высоты приняли затяжной харак­тер. Несмотря на беззаветное мужество и отвагу, с ка­кими сражались в течение дня танкисты и стрелки, сло­мать прочную оборону гитлеровцев с фронта не удалось. В сложившейся обстановке подполковник Ермоленко решил повернуть полк влево, наступать в направ­лении высоты 49,9 (севернее Людвигслуста) и выйти к железнодорожному мосту, а затем — на южную окраи­ну населенного пункта Зеелов. Как доложил майор Лод­виков, переправа для танков через канал Хаупт-Грабен там уже действовала.

Прежде чем начать атаку в новом направлении, ко­мандир полка послал к высоте разведчиков во главе с помощником начальника штаба по разведке Георгием Чаадаевым, а сам вместе с командирами подразделений занялся уточнением вопросов взаимодействия.

Воспользовавшись короткой передышкой, парторг Антонов остановил шедшего мимо него с большим га­ечным ключом лейтенанта Николая Семина, спросил, глянув на часы:

— Где твоя машина?

— Вон стоит, ремонтируем ходовую.

— Хорошо, оторвись на минуту, обойди эки­пажи и пригласи коммунистов к машине командира полка.

— Ясно, товарищ капитан, — ответил Семин и побе­жал к стоявшим тут и там танкам.

До чего же все они истыканы, исчерчены снарядами, минами, осколками!.. Крылья оторваны, фары побиты. У одного почти под корень срезан ствол пушки. Лица у танкистов от пороховой гари и копоти черные, как у негров, залиты потом. Но, несмотря на проведенный многочасовой тяжелый бой, настроение у всех бодрое, лаже шутки слышны.

Видит Семин — стоит на мелководье канала Хаупт-Грабен танк, а вокруг изредка рвутся снаряды. Номера не видно. Мелькнула фигура заряжающего.

— Чей танк? — крикнул Семин.

Моментально показалось из башни скуластое лицо Демида Малинина. Он был грязный, как и его товари­щи, вытаскивавшие застрявшую машину.

— Что, застряли или подбиты? — спросил лейте­нант.

Демид Сергеевич посмотрел на него своими карими глазами, словно год не видел, и, сдвинув густые брови, махнул рукой.

— И то, и другое. Вон что натворили проклятые фа­шисты.— И показал на почерневшую, похожую на опро­кинутый задымленный котел, башню.

— Сашу Алешина не видел?

— Нет. Он воюет где-то левее нас.

Скоро отыскал и танк лейтенанта Алешина. Рядом с его машиной о чем-то беседовал с комсомольцами старший лейтенант Мосяйкин. Голова комсорга полка перевязана. Около другого танка собрал коммунистов 3-й роты партгрупорг Федя Кичигин. Неподалеку, за разрушенным каменным забором, капитан Сандлер, пыхтя огромной трубкой, донимал вопросами группу пленных. Было похоже, что он их не столько допраши­вал, сколько в поте лица доказывал что-то. Потом, ви­димо, не добившись ничего, в сердцах сплюнул и со сло­вами: «Ни уха, ни рыла!» отошел прочь.

Ходил от танка к танку злой, как черт, помпохоз полка капитан Стребный. Он привез кухню и звал тан­кистов обедать, но те отмахивались: есть никому не хо­телось. А тут еще кто-то из офицеров шутки ради бро­сил: «Под огонь лезешь со своей кухней, не иначе — на орден напрашиваешься». Нехорошая шутка, конечно...

Собрались коммунисты возле танка подполковника Ермоленко. Замполит Лукин и парторг Антонов подве­ли итог дня, отметили наиболее отличившихся комму­нистов и беспартийных, призвали партийцев в после­дующих боях, которые, судя по всему, будут еще более ожесточенными, проявить железную стойкость и несги­баемую волю к победе.

Возвратившиеся разведчики сообщили, что на высо­те 49,9 — опорный пункт противника, который оборо­няется пехотой; на склонах высоты замечены танки. Две батареи СУ-100 сделали по ней десятиминутный артналет, и танки с нарисованными на башнях белыми медведями пошли в атаку. С криками «ура» двинулись за ними бойцы стрелковых подразделений.

Атаку танков возглавил сам командир полка Ермо­ленко. Гитлеровцы незамедлительно обрушились на его машину чем только могли — орудиями, пулеметами, фаустпатронами.

— Товарищ подполковник, справа «фердннанд»!— предупредил сидевший за башней командир танка Иван Демидов. Рядом с Демидовым примостился адъютант командира полка лейтенант Михаил Бронников.

Ермоленко в это время вел огонь из пушки по же­лезнодорожному мосту, у въезда на который, со сторо­ны противника, копошились у своих орудий вражеские артиллеристы. «Фердинанд» успел выстрелить — выпу­щенная им болванка угодила в правую сторону башни, и сидевшие за ней Демидов и Бронников, оглушенные, отлетели в дорожный кювет. Штурмовому орудию уда­лось сделать лишь один этот выстрел — лейтенант Але­шин тут же подбил его.

Бронников медленно поднял голову, протер глаза и ощупал ноющую ногу — видимо, ушибся.

— Где танк? — услышал вопрос Ивана Демидова.

— Вон он, ползет в атаку.

Странное это было движение в атаку — машина шла медленно, действительно ползла, и напоминала неуклю­жее животное, которое лишилось зрения.

— Кто в танке? — снова спросил Демидов и, не до­ждавшись ответа, поднялся, чтобы осмотреться. Тотчас над его головой просвистели пули. Однако он успел заме­тить лежавших в кювете, метрах в тридцати от них, ра­неных из экипажа. Вместе с ними был и командир полка.

— Лейтенант, останови машину! — услышал Деми­дов голос раненого механика-водителя Гарифа Мухамедшина.

«Значит, в машине нет никого», — догадался он и со всех ног, невзирая на автоматную трескотню, бросился вдогонку за танком. Догнал, скатился в башню, выбро­сил, предварительно запалив, дымовые шашки и пере­брался к рычагам. Через пару минут машина стояла в укрытии, и Демидов возвратился к раненым. Здесь уже был полковой врач Андрей Урда, перевязывал тяжело раненного заряжающего Василия Стеца. Затем подо­шел к механику-водителю Мухамедшину и командиру полка, грудь которого была истыкана мелкими оскол­ками. Ему помогал командир отделения автоматчиков младший сержант Семен Сумароков.

Именно он, Сумароков, и помог раненым выйти из танка. Когда вел к укрытию командира полка, их заме­тили гитлеровцы; двое из них стали подползать с явным намерением взять танкистов живыми. Сумароков не растерялся, опорожнил по вражеским солдатам автомат­ный «рожок».

За спасение раненых, в числе которых был командир полка, комсомолец Сумароков был удостоен ордена Сла­вы 2-й степени. Награждение состоялось уже после боев за Зеловские высоты.

К Ермоленко, перевязку которому уже сделал врач, подбежал полковой разведчик капитан Чаадаев.

— Как с высотой? — сразу же спросил его Ульян Никитович.— Где Лодвиков, Лукин, Ильин?

— Высота пока упрямится, товарищ подполковник. Похоже, немцы собираются контратаковать. Лодвиков и Лукин — с ротой Хохлова. Там же командир                автомат­ной роты Ильин. Штурмуют высоту...

— С высотой пора кончать. Наша танковая рация разбита. Бронников, бери автомат, пошли к танкам. — Командир поднялся с земли, но Иван Демидов          реши­тельно воспротивился:

— Товарищ подполковник, никуда вас не пущу, пока не подойдет танк! — И вытянулся, выпирая вперед за­масленный живот.

Столь неожиданное препятствие обескуражило коман­дира полка. Толкнув танкошлем на затылок, а другой рукой прижимая повязку на груди, он молча обошел вокруг Демидова. Насупив брови и в то же время улы­баясь добродушно, произнес:

— Это с каких таких пор лейтенанты командуют командирами полков?

— Мы с Бронниковым в ответе за вашу жизнь, — без тени смущения, даже с вызовом заявил Демидов. — А вы постоянно пехоту в атаку поднимаете, положение танков уточняете лично. Ваш танк всегда впереди всех. В результате — голова вон забинтована, грудь — в ос­колках. Не дело это...

— Товарищ подполковник, вам надо в госпиталь,— строго вставил врач Урда.

Умом понимал Ермоленко, что Демидов и Урда пра­вы. В самом деле, за день боя он набегался не меньше любого автоматчика. Его танк испещрен вмятинами и царапинами так же густо, как и остальные. Убьют или окажется в госпитале — полк останется без командира. Замена, конечно, найдется, но эта вынужденная мера далеко не всегда бывает равноценной.

Умом понимал, но не сердцем...

— Милое дело,— ворчливо проговорил он. — Через пару дней вы будете в Берлине, а меня — в госпиталь... Премного благодарен, но с госпиталем придется обо­ждать. Ну что, связист? — вскинул он глаза на подбе­жавшего (конечно же, с новостями, только с какими — худыми или добрыми?) начальника связи полка капи­тана Жданова.

— Товарищ подполковник, майор Лодвиков передал, что высоту окружили. Скоро будет взята!— Лицо офицера-связиста сияло.

— Где стоит штабная рация?

— Метрах в ста,— показал рукой Жданов.

— Товарищ Чаадаев, бегите к танкам, уточните об­становку и пришлите за мной танк, — приказал Ермо­ленко и крупно зашагал, будто и не был ранен, в сто­рону штабной рации.

За танком для командира полка побежал лейтенант Владимир Мосяйкин.

Вскоре на высоте послышалось протяжное, роко­чущее:

— Урра-а-а!..

Это бойцы лейтенантов Валентина Ильина и Никанора Просвернина, после того как наши танки блокиро­вали вражеский опорный пункт, ворвались в траншею. В рукопашной схватке только группа Ильина, насчиты­вавшая шестнадцать автоматчиков, уничтожила двад­цать семь гитлеровских солдат и гранатами сожгла два танка Т-4.

Высота 49,9 была взята, и танкисты вышли к же­лезнодорожному мосту.

Тяжелое положение создалось у соседей справа, в 105-м танковом полку, который наступал вдоль шоссей­ной дороги Кюстрин — Берлин. На этом направлении противник закрепился наиболее основательно. Коман­дир полка подполковник М. К. Середа неоднократно лично водил танки в атаку. После столь мощной арт­подготовки, проведенной здесь, все поле боя было изры­то воронками, забаррикадировано разлетевшимися остатками разрушенных построек, каменных и металли­ческих заборов и оград, блиндажей, поэтому танки про­двигались медленно и с большим трудом. В одну из воронок влетел танк лейтенанта Алексея Миронова, и застрявшую машину пришлось вытаскивать двумя тя­гачами. При этом погиб зампотех роты техник-лейте­нант Галей Давлетов. В сегодняшнем бою это была одна из первых, но, увы, далеко не последних потерь в офицерском составе полка.

Возникла некоторая неувязка в управлении, вызван­ная тем, что все танковые радиостанции работали на одной волне. Передавая команды, распоряжения,            раз­личную информацию, танкисты мешали друг другу.

После артподготовки тяжело было вести и прицель­ный огонь. Не скоро оседавшая пороховая гарь, пред­утренний туман и резкое мелькание прожекторных лу­чей чрезмерно усложняли отыскание целей, прежде все­го фаустников.

А потом наступил рассвет и показалось солнце. Открылась и стала видна, как на ладони, изрытая на­шими снарядами и минами долина, упиравшаяся в                       Зееловские высоты. Теперь явилась возможность вести при­цельный огонь из пушек и пулеметов. Но и противник получил такую же возможность. У подножий высот, занятых врагом, моментально засверкали сотни вспы­шек от выстрелов танковых пушек, штурмовых и про­тивотанковых орудий.

Стали расти скорбный счет потерь наступающих... Танк лейтенанта Алексея Миронова достиг канала Хаупт-Грабен, но с ходу преодолеть его не смог —                      тре­бовалось снарядами разрушить крутые берега. Метрах в трехстах впереди выстрелами обнаружили себя распо­ложенные в шахматном порядке закопанные в землю «тигры». Танк Миронова, получив несколько пробоин, загорелся. Никому из экипажа спастись не удалось.

Фаустпатроном был подожжен танк командира 1-й ро­ты старшего лейтенанта Георгия Павлова. Почти весь экипаж, в том числе и командир роты, погиб...

К трем часам дня 105-й полк вышел к каналу Хаупт-Грабен. Потери полка оказались слишком вели­ки. Осталось всего семь танков ИС, которые были объединены в одну роту под командованием Владимира Боярчикова и до подхода к каналу продолжали бой. Никакой ценой невозможно измерить утрату, которую понесли гвардейцы в связи с героической гибелью своих боевых однополчан. Имена техников-лейтенантов Галея Абдулловича Давлетова и Василия Абрамовича Браги­на, лейтенанта Алексея Илларионовича Миронова, стар­шин Николая Александровича Самсонова, Владимира Ивановича Дудинцева, Павла Давыдовича Ювенко и Пантелея Ивановича Арсенева, старших сержантов Павла Степановича Соколова, Иосифа Егоровича Кор­нева и многих, многих других, сложивших свои головы на подступах к Зееловским высотам, остались в созна­нии бойцов и командиров как призыв к беспощадной борьбе с ненавистным врагом, как знамя, которое по­вело их в новые бои и схватки.

На рубеже канала Хаупт-Грабен командир брига­ды ввел в бой 104-й танковый полк. Во взаимодействии со стрелковыми подразделениями танкисты атаковали противника в направлении населенного пункта Хермансхоф. Однако сильный противотанковый огонь, на кото­рый не поскупились немцы, не позволил атакующим проскочить канал. Требовалось артиллерийское прикры­тие переправы, а также инженерные средства, которых в распоряжении бригады не было. Поэтому, доложив комбригу обстановку и свое решение, командир полка Цыганов повернул свои танки на несколько километров вправо и вышел в район станции Вербиг. Мост через Хаупт-Грабен здесь оказался разрушенным. Майор Громыко прислал саперов, и те, разобрав несколько кирпичных сараев, с помощью балок и балочных пере­крытий наладили переправу.

Оказавшись по ту сторону канала, подразделения двинулись на Ной Вербиг. Первой ринулась в атаку вместе со стрелками танковая рота капитана Федора Новикова. Врезавшись во вражескую оборону, гвардей­цы стали крушить противника огнем и гусеницами тан­ков. Однако по мере приближения к Зееловским высо­там сопротивление немцев возросло. Не выдержав ливня пулеметного и автоматного огня, автоматчики залег­ли. На левом фланге загорелись два танка, в том числе старшего лейтенанта Иванова. Капитан Новиков, пока­зывая пример остальным, вырвался вперед. Его танк, как сказочный разъяренный зверь, неистощимо изрыгал из своей пасти-пушки смертоносные струи огня. Уже горят два вражеских танка, разрушены три дога, подав­лено и уничтожено немало других огневых средств пе­хоты. Но вот осколочный снаряд попал в лобовую броню дерзкого советского танка. Однако это не остановило танкистов. Еще попадание. Теперь тяжелый оско­лочный снаряд угодил под погон башни и развернул ее... Смертельно раненного капитана Федора Ивановича Новикова (ему оторвало руки) вытащили из танка авто­матчики. Приняв командование ротой, командир взвода старший лейтенант Василий Махнач повел ее вперед.

На правом фланге полка смело и решительно сра­жался танковый взвод парторга 2-й роты Героя Совет­ского Союза лейтенанта Ашота Асрияна. Его экипажи, расстреливая противотанковые средства врага, успешно продвигались в глубь остервенело огрызавшихся тран­шей, утюжили танками пулеметные ячейки в окопах, давили орудия, расстреливали живую силу.

Танк комсорга 1-й роты лейтенанта Евгения Тихо­мирова подходил к подножию небольшой высотки, когда раздался голос механика-водителя старшины Ни­колая Бабкина:

— Слева батарея!

Восьмидесятивосьмимиллиметровые зенитные орудия стояли в пятистах метрах, совсем близко друг от дру­га, и вели стрельбу по танку младшего лейтенанта Дмит­рия Яковенко.

— Огонь по батарее! — скомандовал Тихомиров на­водчику орудия Константину Пахутину.

Замолчало несколько вражеских зениток, но нем­цам удалось подбить танк Яковенко. Уцелевшие немец­кие орудия перенесли огонь на машину Тихомирова. От первого же попадания боевое отделение мгновенно за­волокло едким дымом. Находиться в танке стало невоз­можно. Кто-то крикнул:

— Горим!

— Снять пулеметы, покинуть машину! — приказал Тихомиров.

Захватив пулеметы, магазины с патронами и грана­ты, экипаж вырвался из дыма и пламени.

Бронебойный снаряд ударил в левый борт, пробил броню и основной бак с горючим, которое, разлившись по днищу машины, тотчас же загорелось. Попытались погасить огонь, но это было бесполезно.

В дальнейшем экипаж комсорга Тихомирова, при­соединившись к автоматчикам, вместе с ними уничто­жал фаустников и пехоту противника.

С наступлением темноты находившиеся с 1-й ротой заместитель командира полка капитан Курлянский и комсорг старший лейтенант Долинин подползли к  сго­ревшему танку Тихомирова, но он был пуст. Найти эки­паж им долго не удавалось. Отыскали, лишь проникнув далеко вперед и услышав звуки стрелявших танковых пулеметов. Заместитель командира полка приказал Ти­хомирову немедленно принять другой, боеспособный танк, оставшийся без экипажа.

Перед сумерками все полки бригады и взаимодейст­вовавшие с ними стрелковые части достигли восточных скатов Зееловских высот.

 

8

 

В 106-й полк приехал на бронетранспортере началь­ник политотдела Иван Васильевич Жибрик. На потем­невшем лице полковника лежала печать  неудовлетво­ренности ходом боев. Выслушав короткий доклад под­полковника Ермоленко, он передал приказ комбрига прекратить наступление и приступить к осмотру и за­правке боевых машин.

Дальнейшие попытки прорваться на Зееловские вы­соты были приостановлены и в других танковых пол­ках. Гвардейцы стали спешно готовить занятые рубежи для отражения возможных контратак немцев. Передыш­ку использовали для заправки машин горючим, попол­нения их боеприпасами. Что поддавалось ремонту, ре­монтировали, проверяли исправность вооружения. Группы бойцов под руководством офицеров Чаадаева, Ильи­на и Батурина расчищали завалы на железнодорожной насыпи и проезд под полотном, проделывали проходы в минных полях, разведывали оборону гитлеровцев.

Погибших в первый день боя похоронили восточнее Зеелова, в трех километрах южнее Берлинского шоссе, у отдельного домика на берегу канала  Хаупт-Грабен. На братской могиле вырос высокий холм, на нем поста­вили скромный обелиск, увенчанный звездой, ниже — танковая эмблема, вырезанная из гильзы снаряда. На латунном листе в два столбика написали имена павших.

Ночью комбриг вызвал на свой КП командиров час­тей и отдельных подразделений. Спокойно, не переби­вая и не торопя, выслушал доклады. Они не были уте­шительными, однако Николай Николаевич Юренков внешне ничем не выдавал своей озабоченности. Нааро- тив, он с искренним восхищением и гордостью подчеркнул, что личный состав бригады сражался геройски, как и подобает гвардейцам, со знанием дела, проявляя бес­предельную смелость и решительность. Тут же напом­нил командирам, чтобы все отличившиеся были пред­ставлены к наградам.

— Однако с ходу овладеть Зеловскими высотами, как видите, не удалось, — жестко заявил комбриг, кон­чив с первой частью совещания. — Яростно, фанатично сопротивляются гитлеровцы именно в районе этих вы­сот. А за обратными их скатами нас ждут не менее тяжкие испытания. Там немцы врыли в землю много противотанковых орудий и танков, которые в ходе на­шего артиллерийского наступления остались почти не­тронутыми. Задача же перед нами стоит одна — завтра в течение дня штурмом овладеть высотами и населен­ным пунктом Зеелов.

...Подготовку к завтрашнему бою завершили позд­но ночью. Несмотря на усталость, спать никому не хо­телось, хотя часок-другой вздремнуть можно было. Тан­кисты делились впечатлениями о минувшем дне, вспо­минали погибших товарищей.

Заряжающий Малинин рассказывал, как их экипаж вытаскивал застрявший в осушительном канале танк.

— Сколько снарядов за день израсходовали? — спросил у него комсорг полка Мосяйкин.

— Утром было пятьдесят, а осталось два.

— Снаряд вместе с зарядом весят два пуда, — стал подсчитывать лейтенант. — Сорок восемь на тридцать два — это... это получается, что за день боя ты переки­дал полторы тонны груза. Работенка!

— Если бы все эти полторы тонны — да точно по целям! — мечтательно проговорил Малинин.

Владимир Мосяйкин успокоил заряжающего:

— Если снаряд не попал в цель, то это еще не зна­чит, что израсходован впустую. Нервишки потрепать врагу тоже не лишне.

А в это время Виктор Андреевич Лодвиков по за­данию командира полка шел к самоходчикам, чтобы увязать с ними некоторые вопросы относительно завтрашнего боя. Находились они в нескольких сотнях метров от танков в обшарпанных, посеченных оскол­ками кустарниках. Командиры-артиллеристы располо­жились в сохранившемся кирпичном сарае, тоже под­водили итоги дневного боя. Впрочем, уже подвели, так как майор Лодвиков, подходя к сараю, услышал тихую нежную песню в два голоса:

Что стоишь, качаясь,

Тонкая рябина,

Головой склоняясь

До самого тына?..

Дослушал танкист песню до конца и направился к входу. Толкнул тяжелую кованую дверь, и в уши ему ударил громкий многоголосый хохот. Даже смутился майор — не над ним ли.

Заместитель командира самоходного артиллерийско­го полка махнул рукой, и смех прекратился.

— Это они хохочут над наводчиком, — пояснил ма­йор Хорольский и кивнул на низкорослого сержанта. — Он рассказывал, как взял в плен вон того толстозадо­го типа. — Теперь кивок в угол, где прямо на полу сидел крупноголовый лысоватый немец, без головного убора, — Понимаешь, ведет его к своей установке, и оба плачут: немец — потому что боится расстрела, а наводчик — потому что сдвинуть с места упирающегося фрица не может. А вообще-то сержант и соврет, так дорого не возьмет.

Устроившись на каком-то ящике и развернув карты, два майора, два зама с полчаса толковали между со­бой, все обговорили. Хорольский немного проводил Лодвикова, покурили напоследок.

— Я вот чего не понимаю, — задумчиво проговорил Виктор Андреевич, — на что еще надеется Гитлер?

— Надеется, — неопределенно ответил Хорольский. — Ты знаешь, что сейчас сказал пленный? «Мы, — гово­рит, — тоже стояли под Москвой».

— Ишь ты, — ухмыльнулся Лодвиков. — Сравнил...

Новый штурм Зееловских высот начался на рассвете семнадцатого апреля.

106-й танковый полк совместно с самоходчиками ударили по Зеелову с юга. С началом движения танков и САУ в небе появились до десятка вражеских само­летов. Бомбежка, которой они подвергли атакующих, не остановила боевого порыва советских воинов. Свод­ная танковая рота 105-го полка под командованием старшего лейтенанта Владимира Боярчикова вышла на северную окраину населенного пункта. В ряде мест гитлеровцы, не выдержав огня наших танков и само­ходок, побросали закопанные в землю «тигры» и «фердинанды». 104-й полк подполковника Цыганова к по­лудню был в Ной Вербиге и оседлал дороги Вербиг — Зеелов и Гузов — Зеелов.

Таким образом, поставленную задачу в своей поло­се наступления бригада полковника Юренкова выпол­нила. А к исходу дня после мощной артиллерийской и авиационной подготовки войска 8-й гвардейской ар­мии во взаимодействии с 1-й гвардейской танковой армией полностью завершили прорыв вражеской обо­роны на Зееловских высотах.

В этих ожесточенных боях противник понес боль­шие потери. Только в первый день полк Ермоленко уничтожил шестнадцать тяжелых танков, двадцать пять «фердинандов», столько же артиллерийских ору­дий разного калибра, восемь минометов и много живой силы.

Танкисты, ведя за собой пехотинцев, без промедле­ния двинулись дальше, на Мюнхеберг. Фашисты про­должали оказывать ожесточенное сопротивление, одна­ко по сравнению с боями за Зееловские высоты теперь было намного легче.

Первые упорные бои завязались на подступах к небольшой деревне Герльсдорф. Впереди действовала рота лейтенанта Андрея Хохлова. Танкисты с автомат­чиками вклинились в оборону противника и стали пере­малывать гусеницами и огнем гитлеровских фанатиков, людей обреченных, душевно сломленных, называвших себя смертниками. Они не собирались ни сдаваться, ни отступать. Более того, несколько раз пытались контр­атаковать. «Мессершмитты» с высоты бреющего поле­та сбрасывали небольшие бомбы и строчили из пуле­метов по наступающим. Крепко досождали танкистам и фаустники.

В один из критических моментов боя Андрей Хох­лов, покинув ненадолго танк, побежал к находившему­ся рядом командиру стрелковой роты, чтобы попросить его усмирить группу фаустников, засевших впереди роты. Но не успел добежать — вблизи разорвался сна­ряд, и Андрей, сделав еще несколько шагов, упал. Увидев это, лейтенант Иван Демидов бросился к Хох­лову. Тот был еще живой, но без сознания. Тяжело ра­ненный в голову и грудь, он скончался на руках своего земляка — горьковчанина.

Так погиб талантливый и смелый командир, очень хороший, душевный человек. До армии Андрей Ивано­вич Хохлов окончил химико-технологический техникум по специальности химик-керамик. Те, кто вступали с ним в споры о составе, строении и свойствах веществ, сдавались незамедлительно. Он частенько говорил: «Ес­ли останусь в живых, то обязательно буду работать в керамическом производстве». Не довелось Андрею осуществить свою мечту. Орден Отечественной войны 2-й степени на вечное хранение вручили его матери Клавдии Вернадьевне.

Вовремя подоспел к Герльсдорфу танковый полк Середы. Старший лейтенант Владимир Боярчиков, раз­вернув оставшиеся в своей роте пять машин, открыл по вражеской обороне плотный и частый огонь, а ми­нут через десять автоматчики роты Михаила Мельни­кова с другими стрелковыки подразделениями пошли в атаку. По южной окраине деревни ударили танки из другой части, взаимодействовавшей с бригадой. Гитле­ровцы вынуждены были оставить Герльсдорф.

Для Мельникова этот бой оказался последним. Во время атаки осколком авиабомбы ему распороло пра­вую ногу. Нет слов, очень хотелось ветерану бригады завершить войну в Берлине, но к сожалению, участво­вать в боях он уже не мог, и его на бронетранспортере отвезли в госпиталь.

На рассвете девятнадцатого апреля 106-й танковый полк подошел с северо-востока к Мюнхебергу.

Опыт боев последних двух дней показал, что фа­шисты обороняют здесь населенные пункты в основном с фронта. Командир бригады Юренков решил в связи с этим атаковать город одновременно с двух направ­лений: 106-й полк наносит удар по северной окраине, а 105-й с оставшимися пятью машинами — с северо-восточной стороны.

На рубеже деревни Мариенфельд, в двух километ­рах севернее Мюнхеберга, немцы обстреляли подразде­ления Ермоленко из танков. Ударили и находившиеся восточнее озера Фаулерзее противотанковые орудия.

105-му полку пришлось на некоторое время приоста­новить атаку.  Ульян Никитович, доложив комбригу об­становку, совместно с артиллеристами-самоходчиками начал огневой бой с танками противника. Одновремен­но в обход рощи, откуда вели стрельбу орудия, майор Лодвиков послал три ИСа. Расчеты трех восьмидесяти­восьмимиллиметровых противотанковых пушек с появ­лением у них в тылу наших боевых машин разбежа­лись.

Самоходные установки дали по Мюнхебергу пяти­минутный артналет, после чего командир роты Влади­мир Боярчиков бросил на город горстку своих «белых медведей». Бой проходил тяжело. На окраине города у танка старшины Быковского вражеским снарядом сре­зало ствол орудия — около маски торчал лишь кусок трубы. Пока ротный выяснял судьбу экипажа (к сча­стью, никто не пострадал), произошла недолгая задер­жка, и он услышал нетерпеливый голос подполковника Середы:

— Боярчиков, медлишь!

Туман, стоявший с утра, начал рассеиваться, и вскоре стали хорошо просматриваться ближние строе­ния города и элементы его обороны.

— Эх, мать честная, сколько тут натыкано орудий! — не отрываясь от прицела, воскликнул наводчик стар­шина Птицын.

— А ты не считай,— глухо проговорил Боярчиков. — Смотри: правее навеса — закопанный танк!

Тремя снарядами уничтожили труднодоступную цель, и командирская машина сделала рывок вперед. Вскоре сильный удар по броне оглушил танкистов. Вражеский снаряд сорвал командирскую башню, голо­ва командира роты обагрилась кровью. И еще один удар. Рядом с радиостанцией образовалось рваное от­верстие. Откинулся на своем сиденье тяжело раненный в грудь наводчик Птицын.

— Бьют слева прямой наводкой! — выкрикнул ко­мандир экипажа лейтенант Васильев.— Шестопалов, быстро в укрытие!

Не так просто найти укрытие на ровном месте. Механик-водитель рывком повернул танк вправо и, за­метив малую лощинку, быстро подал его вперед. Остановившись в самом низком месте, вместе с Васильевым помог выйти из машины раненым командиру роты и наводчику.

Через две-три минуты прибежал врач полка стар­ший лейтенант медицинской службы Починикин. Сам тоже ранен — левая рука висит на бинтах, перекину­тых через шею. Перевязывает правой, левой пробует помогать. Плохо ладится дело, врач покрикивает на старшину Птицына, который и без того старается как умеет (лейтенант Васильев уже пересел на другую машину, командует оставшимися танками роты). И вдруг вихрем налетела на этот укрывшийся в лощинке «малый лазарет» военфельдшер Аня Быкова, бросилась на колени перед лежавшим с закрытыми глазами Боярчиковым, по-бабьи запричитала:

— Володенька, миленький мой, как же это?.. Кто же тебя так?!

Боярчиков с трудом разлепил веки, улыбка дрог­нула на его губах.

— Неужто не знаешь, кто на фронте разделывает нашего брата?..

Где-то со стороны города глухо ударила миномет­ная батарея гитлеровцев. Все, кто находился возле раненых, исчезли в облаках частых разрывов. Аня упала на Боярчикова, прикрывая его своим телом. Старший лейтенант почувствовал на своем лице ее слезы.

Минометный обстрел быстро кончился. Девушка провела рукавом гимнастерки по заплаканным глазам и рывком вытряхнула на траву содержимое своей са­нитарной сумки.

Боярчиков, превозмогая боль в голове и левой руке, продолжал улыбаться.

— Если не перестанешь хлюпать, — сказал он, раз­мазывая стекавшую по лицу кровь, — то я могу умереть.

— Я тебе умру! — всхлипнув, сердито произнесла Аня и стала обрабатывать рану на голове ротного.

— А если не ответишь положительно на мой дав­ний вопрос, — не унимался раненый, — то уж умру тогда непременно... Причем сделаю это с превеликой                       ра­достью.

Боярчиков и Быкова познакомились еще на Волхов­ском фронте — познакомились точно в такой же обста­новке, у подбитого танка, когда она перевязывала впер­вые раненого Владимира. Знакомство переросло в любовь, танкист настойчиво упрашивал девушку выйти за него замуж, но Аня от прямого ответа уклонялась, полагая, что фронт, мягко говоря, — не совсем подхо­дящее место для вступления в брак. Свои отношения друг к другу оба они надежно скрывали от посто­ронних.

— Считай, Володя, что ты уже получил этот от­вет, — взволнованно проговорила девушка, ловко ору­дуя белоснежными бинтами. — Только поправляйся бы­стрее. А там и война кончится.

— Да, теперь уже скоро... совсем скоро кончится, — сказал счастливый Боярчиков.

В час дня девятнадцатого апреля танкисты ворва­лись в центр Мюнхеберга и завязали уличные бои. Артиллеристы майора Юрия Хорольского прицельно били по огневым точкам врага, находившимся в под­валах, на чердаках, за развалинами каменных строе­ний. Мощно ударили и гвардейские минометы. Правда, боеприпасы рвались в двадцати метрах от наших тан­ков, в чем был повинен один из оперативников. Заме­тив, что боевые машины, приблизившиеся к городу, на какое-то время атаку приостановили, он вызвал огонь, и «катюши» дали по Мюнхебергу залп. Но вышло так, что танкисты ворвались в город все-таки раньше, чем намечалось. К счастью, никто из них, а также пехотин­цев, которые были несколько позади танков, не по­страдал.

В боях на подступах к Мюнхебергу и на его улицах получили повреждения четыре машины, но ремонтники восстановили их быстро. Больше всех на этот раз до­сталось тем, кто двигался к городу с северо-востока. Тут, как и предполагалось, вражеская оборона оказа­лась наиболее прочной, противник усилил ее                   дополни­тельными противотанковыми средствами. Но решитель­ными действиями прорвали ее гвардейцы и на этом участке.

Город был взят. Гитлеровцы, не желавшие смирить­ся с его утратой, предприняли несколько безуспешных контратак. Во время отражения одной из них погиб любимец всего полка адъютант подполковника Ермо­ленко лейтенант Михаил Васильевич Бронников. Погиб, передавая очередное приказание командира полка ав­томатчикам. Похоронили его на опушке чужой рощи, недалеко от чужого города...

Горьковчанин Миша Бронников, будучи командиром танка, неоднократно отличался в боях. Очень он огор­чился, когда во время последнего переформирования бригады нежданно-негаданно получил должность адъю­танта командира полка. И хотя понимал, что ни один начальник не возьмет себе для поручений офицера, не обладающего такими ценными качествами, как испол­нительность, смелость и отвага, находчивость и беско­рыстие, — смирился со своим новым положением с боль­шим трудом.

За отвагу в боях наградили Михаила Бронникова орденами Отечественной войны 1-й и 2-й степени, и эти знаки боевого отличия были вручены на память его матери Лидии Дмитриевне.

Оставшиеся танки командир 105-го полка передал подполковнику Ермоленко, и тот перешел к преследо­ванию противника, который с утра двадцатого апреля начал поспешный отход на запад.